Секретарь кивнул:

— Извольте. Кто: Внук или Наследник? Яснее и короче,по-моему, некуда.

— Право, не знаю, — тихо молвил Давыд Петрович. — Мы,московские, далеки от большого света, питаемся все больше слухами и мнениямипетербуржских друзей…

— Внук, — отрезал Метастазио. — Только он. Наследниквздорен, капризен. Наконец, просто не в своем уме!

— Но разве возможно, чтобы вопреки прямому порядкунаследования…

Секретарь снова перебил:

— Если в момент кончины великой императрицы ПлатонАлександрович все еще будет в силе, то очень возможно и даже неизбежно. Беда втом, что светлейший помешался из-за вашей племянницы и дурит. Он болен отстрасти. Если немедленно не получит требуемого лекарства, то погубит и себя, ибудущее России. Так помогите же ему получить эту малость! — Метастазионаклонился и схватил князя за локоть. — Вы можете это сделать! Я прихожу вбешенство, когда начинаю думать, от каких пустяков зависят судьбы великойдержавы! А также и наши с вами судьбы.

— Наши? — переспросил губернатор с особенным выражением.

— Да! Вы, верно, думаете, что я забочусь только о своейучасти? Разумеется, я себе не враг. И если воцарится злейший недруг моегопокровителя, судьба моя будет печальна. Но и вам несдобровать. Ваши контры сОзоровским известны. Он заодно с Прохором Масловым, а Маслов один из всегодвора оказывает Наследнику знаки внимания. Начальник Секретной экспедициипоставил на Гатчинца, сомнений в том нет! Поверьте хорошо осведомленномучеловеку:

Озоровский мечтает от вас избавиться, шлет о васгубительнейшие реляции, и если вы до сих пор еще держитесь на своей должности,то лишь благодаря расположению к вам Платона Александровича. При победе партииНаследника вас ждет немедленная отставка и опала.

Давыд Петрович расслабил галстух, словно ему вдруг сделалосьдушно.

— Я… я должен посоветоваться со своими друзьями…

— Лучше станьте нашим другом, и тогда Москва будетпринадлежать вам. Город нуждается в твердой, но просвещенной руке. Так что?

Давыд Петрович молчал.

Не устоит, перекинется, боялся Митридат.

У него за спиной, в камине, громко стрельнуло, и Митя непроизвольнодернулся.

Ох!

Экран качнулся, грохнулся на пол, и взорам обернувшихсяполитиков предстал малый отрок с выпученными от ужаса глазами.

— Impossibile! — пробормотал Метастазио. — Откуда он здесь?

Стало быть, про Данилу побежденный Пикин ему рассказал, апро Митридата нет. Получается, что капитан-поручик не вовсе пропащий?

— Это Митюша, воспитанник племянницы, — успокоил петербуржцахозяин. — Он совсем еще дитя, не тревожьтесь. Затеялся в прятки играть. Ступай,душа моя, побегай в ином месте. Видишь, мы с этим господином…

Итальянец проворно вскочил, двинулся к Мите.

— А-а!!!

Захлебнувшись криком, рыцарь Митридат припустил вдоль стены,пулей вылетел за дверь.

Сам не помнил, как пробежал длинной анфиладой. Ворвался вбиблиотеку с воплем:

— Данила! Он меня видел!

Фондорин и Павлина, сидевшие на канапе бок о бок,оглянулись.

— Кто? — рассеянно спросил Данила, и вид у него был такой,будто он не сразу узнал своего юного друга.

— Метастазио! Он хотел меня схватить! Он такой, он неотступится! И князь Давыд Петровича оплел, интриган! Mon Dieu, je suisperdu!.[4]

Графиня пронзительно завизжала, испуганно глядя наМитридата.

Он хотел приблизиться к ней, но она заверещала еще пуще,замахала руками.

— Минуту, друг мой! — сказал ему Данила. — Это истерика.Ваше неожиданное красноречие напугало Павлину Аникитишну. Сейчас, сейчас. Естьодно средство…

Он звонко шлепнул графиню по щеке, и она тут же смолкла,ошеломленно глядя уже не на Митю, а на обидчика. Ее ротик задрожал, но прежде,чем из него исторгся новый вопль, Данила наклонился и поцеловал — сначалаушибленное место, а затем и губы, лишив их возможности производить дальнейшийшум.

Средство, действительно, оказалось удачным. Рука графининемного пометалась в воздухе, потом опустилась Даниле на плечо и осталась там.

— Ну вот, — сказал он, высвобождаясь (причем не без усилия,потому что к первой ручке, обхватившей его за плечи, присоединилась вторая). —А теперь, Павлина Аникитишна, я всё вам объясню.

И объяснил — доходчиво и недлинно: и про необычайныеМитридатовы способности, и про его деликатность, понудившую образованногоотрока прикидываться младенцем. Рассказал и о Митином петербуржском взлете, и овынужденном бегстве. Не стал лишь касаться истории с ядом, сказав только:

— По случайности Дмитрий стал очевидцем одной каверзы,затеянной Фаворитовым секретарем. Подробностей, ma chere amie, вам лучше неведать, ибо в подобных делах осведомленность бывает губительной. Вам довольнознать, что Метастазио намерен во что бы то ни стало истребить опасногосвидетеля. И Дмитрий прав: этот господин ни перед чем не остановится. Судя потому, что он назвал меня мертвецом, — Данила невесело усмехнулся, — на меня уславного итальянца тоже имеются виды. Если так, то защитить мальчика будетнекому. Нужно бежать из Москвы, другого выхода я не вижу.

— Да, едем в Утешительное, к папеньке! — воскликнул Митя. —Это всего двадцать пять верст!

И сам понял, что сморозил детскость. Что может папенькапротив всемогущего Фаворита?

Павлина закрыла лицо ладонями, посидела так некое время.Митя думал, плачет. Но когда она отняла руки, глаза были сухими.

— Видно, делать нечего, — сказала она тихо, словно себесамой. — Иначе никак… — Тряхнула завитыми локонами и дальше говорила печально,но спокойно, даже уверен но. — Не поминайте злым словом, Данила Ларионович. Иплохо не думайте. Изопью чашу до донышка. Видно, такая судьба. Но и ценуназначу. Чтоб ни волос не упал — ни с вашей головы, ни с Митюшиной.

Фондорин как закричит:

— Мне такого выручательства не надобно! Да я лучше жизнилишусь!