Просто прыг. Без предисловий. Без конфетно-букетного романа.

Секс и кольцо на палец.

Да еще эта дурная слава, прицепившаяся ко мне как банный лист. Прекрасно осведомлен, что говорят о моей личной жизни, статусе, характере за моей спиной. Будто я козел конченный, издевался над женой, выставил ее на улицу голую, босую.

Всё неправда!

Софа в отместку меня оболгала. Сама сбежала, даже не поговорив. А недавно вернулась стерва, и будто мне было мало испытаний, снова поиздевалась. Такие байки рассказала! Сказочница!

Якобы родила здорового сына, и из-за меня бросила ребенка на произвол судьбы.

Лживая!

Снова хотела меня в грязи вымарать.

Хотя… краем сердце я понимал, что сбежала-то Софа от меня не от хорошей жизни. Я служил 24/7, не ночевал дома, уезжал в командировки без предупреждения. Главным для меня всегда была служба!

Вот и сейчас передо мной встает непростой выбор.

Должен буду заложить Полину, при сдаче Ивана обратно в детский дом.

Или взять вину на себя?

Почему мы так долго скрывали ребенка от опеки? Ответить, что ребенок проходил свидетелем по делу.

За такое нарушение, нас всех уволят.

Сказать, что детдомовский просто жил у Полины всё это время без разрешения опеки?

М-да! Трындец всем! Похоже, пора адвоката нанимать для Андреевой.

Почему вовремя я сам не доложил куда следует?

Мне тоже прилетит.

Вот если мы возьмем Темного. Через него выйдем на главную банду, под которой ходило отрепье Северского, тогда Уваров встанет на нашу защиту!

Нас спасет только полное раскрытие дела! Безоговорочное раскрытие банды, похищающей Подкидышей.

За тревожными размышлениями, не заметил, как дошел до палаты ребенка.

На посту мирно посапывала медсестра. Не стал ее будить, вошел без разрешения.

К моему неприятному удивлению, мальчик не спал.

Я-то хотел взглянуть одним глазком, и сбежать. Присел на кровать, а Ванька смотрит на меня своими темными в ночи глазами, спрашивает дрожащим голосом:

– Вы кто?

– Майор Клим Красовский! Не бойся, – легонько хлопаю мальца по здоровому плечу.

– В чем я виноват? Я не сам сбежал из детского дома, меня похитили.

– Уже в курсе. Я тебя и не виню. Ты меня помнишь, в магазине ты пытался стыбзить плохо приколоченные сосиски из моей корзины, а я тебя не сдал?

– Спасибо, – шепчет Ваня.

– Вас плохо в детском доме кормят? – уточняю на всякий случай. Всё-таки если ребенок откуда-то бежит, значит, ему там плохо.

–Нет! Вы что, дяденька майор! Нас хорошо кормят и воспитатели у нас добрые.

– Зачем же ты воровал? – удивляюсь я. – Нестыковочка!

– Драйв!

– Чего?

– Игра у нас такая есть, Драйв называется. Когда проигрываешь, должен совершить какое-нибудь нарушение, чтобы показать, что ты не трус и не щегол.

– А-а! – тяну понимающе. – А ваши воспитатели в курсе?

– Нет! Вы же им не скажете? – малец нервно задергался на кровати. – Меня пацаны стукачом будут звать!

– Конечно, нет! – брякнул я, сжимая кулаки.

Самому не терпится собственноручно наказать всех воспитателей Ивана!

Но об этом я подумаю завтра, у меня своих проблем, полный дом и отдел.

На улице уже светает, и сейчас я могу нормально рассмотреть мальчишку.

Огромные серые глаза, наполненные болью. Прямой нос, тонкие сжатые губы, высокие скулы, крутой подбородок.

Отросшие темно-русые волосы, явно непослушные, очень жесткие и тяжелые как у меня.

Тонкая мальчишеская фигурка, спрятанная под одеялом, напоминает о том, что передо мной всего лишь беззащитный ребенок, а не допрашиваемый.

Но моя профессиональная деформация не дает мне заткнуться, оставить его в покое.

Я мог бы просто погладить Ваньку по голове, сказать пару добрых слов.

Вместо этого лезу к нему под кожу:

– Ваня, как зовут твою настоящую маму?

Ребенок от неожиданности замирает. Затем шепчет:

– Не знаю, я ее никогда не видел!

– Почему ты не в семье?

– Меня два раза брали… – Ваня замолкает, в комнате виснет гнетущая тишина.

Она висит непозволительно долго.

Затем ребенок выдавливает еле слышно: – а затем возвращали. Наверное, потому что я плохой.

Бракованный. Да?

Твою мать, он, что задал этот вопрос мне? Я должен что-то ответить?

– Ванечка, дети не бывают плохими, – резко выдыхаю я, – это некоторые взрослые – говно!

Тишина.

А затем мы как по команде, данной свыше, расхохотались.

– Какашки! – смеется Ванька, преодолевая душевную и физическую боль.

Едва мальчик затихает, как я решаюсь задать главный вопрос:

– Те дяди, которые похитили тебя, заставляли оставлять закладки?

– Не знаю, что это такое?

– Ты оставлял где-то маленькие пакетики?

– Да. А они меня за это кормили. Это плохо да?

– Очень плохо. Но не для тебя. Ты должен просто забыть. Договорились?

– Да! – бойко отвечает мальчишка и протягивает мне здоровую руку для рукопожатия.

Рука теплая, маленькая.

Жму, а внутри меня всё переворачивается. Ведь если бы Софа тогда не сбежала, родила пацана.

Ему бы сейчас тоже было одиннадцать.

Наши взгляды перекрещиваются на мгновение. Мысль шальной пулей вонзается в мозг, вдруг бывшая не наврала?

Тогда передо мной бы мог сидеть мой сын.

Один процент из ста.

Несбыточные надежды.

Стряхиваю с себя морок. Поднимаюсь.

– Ваня, я пойду. Чуть позже тебе привезут игрушки, планшет.

– Полина приедет?

Не могу же я сказать пацану, что намерен приложить все усилия для того, чтобы больше никогда не подпустить Андрееву к ребенку. Кажется, она к нему слишком привязалась и ведет себя непрофессионально.

– Я постараюсь, – цежу сквозь зубы, покидая палату.

Виталина

Выхожу из такси за квартал до Департамента, плетусь, цокая каблучками по мокрому асфальту, думаю, как выпутаться из паутины лжи и предательства.