мне это, по крайней мере, не помешало: оказалось, что приехал вызванный за документами Пак.

Уже уходя, старший курьер осмелился на вопрос:

— Прошу прощения, а что такое случилось с товарищем Чоном? Товарищ Ли наверняка меня о нем спросит, и…

— Товарищ Ли в курсе, — не дав ему договорить, отрезала хозяйка — таким зловещим тоном, что, боюсь, коллега меня в этот момент все равно что похоронил.

Как бы то ни было, ничего уточнять Пак уже благоразумно не стал, и через считанные секунды входная дверь за ним захлопнулась. Ну а я вернулся к работе.

* * *

Давешняя фраза «урок после обеда» оказалась не просто фигурой речи — около часа дня Хи Рен действительно позвала меня на кухню, к столу. Джу Мун Хи, правда, компанию нам составить не пожелала, так что трапезничали мы с девочкой вдвоем.

Есть в этом доме было принято не сидя на полу, а по-европейски, за высоким обеденным столом. Да и над всей кухней — столь просторной, что в ней, пожалуй, целиком поместилась бы моя пхеньянская квартира, может быть, даже с солидным куском лестничной клетки — будто бы поработал неплохой дизайнер. Здесь даже некое подобие барной стойки имелось!

Правда, то ли как раз в силу своего размера, то ли из-за царившего на кухне невообразимо идеального порядка, выглядела она какой-то пустой и холодной, словно бутафорской.

Впрочем, выставленные на стол девочкой яркие, ароматные блюда строгую атмосферу в помещении быстро оживили.

В этот день Бог (или Ким?) послал нам с Хи Рен на обед суп из кефали, а также рис с курицей. Плюс огромное блюдо кимчи и графин чего-то наподобие морса. Ну чем не пир? И едва ли этим хотели произвести впечатление на меня — на фиг кому я тут сдался? Вероятно, приблизительно так в семье товарища Джу обычно и питались.

Чуть не написал: пока народ голодает… Но все же нет, Катя Кан совершенно права: как-то не видел я до сих пор здесь голодающих. Хотя, конечно, я вообще мало чего пока тут видел… Поэтому лучше скажу так: пока другие давятся гречневой лапшой по пятьдесят вон упаковка.

С другой стороны, а где в мире устроено принципиально иначе?

За стол Хи Рен села все в том же своем синем школьном платьице с алым галстуком. Как я заключил из обрывков ее разговоров с Джу Мун Хи, та считала, что форма девочку дисциплинирует. И это была идея онни, чтобы и дома уроками младшая сестра занималась «при полном параде». Ну а переодеться к обеду моя ученица, наверное, просто поленилась — тем более, что затем, на десерт, ей снова предстояло «грызть гранит науки».

За едой я собирался Хи Рен немного разговорить — чтобы получше ее понять и решить, как с ней правильно работать — но тут мне и стараться не пришлось: девочка сама была совсем не прочь поболтать. Так что оставалось лишь слегка направлять ее энтузиазм в то или иное конструктивное русло.

Вскоре я уже знал, что росла моя собеседница не в Пхеньяне — в Расоне, недалеко от границы с Россией. Там же и училась в школе — судя по всему, не в очень сильной: на прежнем месте Хи Рен считалась чуть ли не лучшей в своем классе, а когда в прошлом году перебралась в Пхеньян — оказалась скорее отстающей и в Первую школу с наскока не прошла. Это, кстати, могло служить одним из возможных объяснений ее нынешних неровных результатов: многие новые темы она за счет усидчивости худо-бедно осваивала, а вот в азах так и остались серьезные пробелы.

О причинах переезда в столицу девочка прямо не рассказала, но как я понял, там была замешана какая-то неприятная семейная история — может быть, даже трагедия. До деталей я допытываться, ясное дело, не стал.

В новой, пхеньянской школе друзей Хи Рен особо не завела — в классе имелись уже устоявшиеся неформальные группировки, в часть из которых она не вписалась, а в другие — вроде как и не рвалась. Но девочка очень надеялась, что в Первой школе у нее все сложится иначе — о ней она грезила, как… Не знаю… Как о сказочном Хогвартсе, не меньше — с той разницей, что теоретически ее мечта была вполне реальной, единственным серьезным препятствием на данный момент мог стать пресловутый английский. И уже, по сути, стал — после череды неудач, в том числе с репетитором, к моменту моего появления в их доме школьница почти утратила надежду на успех.

Что до моего незадачливого предшественника, студента, то языком тот, видимо, более или менее владел — как-никак, был третьекурсником пхеньянского иняза — но сути проблемы своей ученицы, похоже, не понимал вовсе. Пичкал девочку продвинутыми темами, а сталкиваясь с ошибками в простейших вопросах, терялся, выходил из себя — и начинал орать. А Хи Рен, видимо, заводилась — и принималась огрызаться. Толку от такой работы, понятно, выходило немного — так что не могу винить Джу Мун Хи за то, что выставила горе-педагога за порог и попыталась взять дело в свои руки. Но у самой онни, по словам ее младшей сестры, манера преподавания оказалась чем-то схожей. Там, где у школьницы и так неплохо получалось — в тех же истории или географии — все шло как по маслу, а вот в английском прогресс оставался минимален…

Все хорошее в этом мире рано или поздно заканчивается — подошел к завершению и наш сытный обед.

Хи Рен убрала грязную посуду в раковину, открыла кран — с горячей водой, похоже, в доме тоже не было проблем — и обернулась ко мне:

— Чон- сонсэнним, если хотите перекурить — можно на балконе!

— Спасибо — не курю, — почти машинально ответил я.

— Правда? — удивилась девочка. — Не может быть! Практически все мужчины курят!

— Видимо, я не все, — пожал я плечами.

— Я уже это поняла, — каким-то странным тоном проговорила на это школьница. И добавила: — Не зря вы сразу понравились онни!

— Шутишь? —