— Соглашайтесь, Лиза, прошу Вас. Это как раз работа для Вас. И тогда Вы сможете оплатить Ваше пребывание здесь — раз сами этого хотите.

— Даже не знаю… Что же я должна делать?

— Вы умеете пользоваться ноутбуком?

— Немного.

— Тогда Вы справитесь.

— А если у меня не выйдет?

— Что ж, тогда будем думать… Но я уверен, что у Вас получится.

— Сложная будет работа?

— И да и нет, может, сперва она покажется Вам скучной.

— Нет, нет! — вскричала Лиза. — Я готова во всем Вас слушать и учиться.

Она произнесла это с таким чувством благодарности, что ему захотелось взять ее за руку и поцеловать в лоб — как нежную и покорную дочь. Он продолжал пристально разглядывать девушку, словно видел в первый раз.

Совершенная безупречная красота пленяет и завораживает душу, захватывает в свои сети воображение. Глаза Лизы напоминали очи Мадонны с полотна Рафаэля Санти, а носик и губы — трогательные черты Инессы на картине Риберы.

Белосельский впервые подумал о том, что есть нечто бóльшее, чем красивая внешность. Он встречал много интересных женщин и девушек. Но в Лизе было нечто особенное — что-то более трогательное, утонченное, возвышенное. Особая гармония, когда глаза, волосы, губы, точеные руки, плечи связаны единой удивительной мелодией, единой преображающей искрой, то это уже больше, чем совершенство; величественнее, чем идеал, и тогда сама Афродита должна уступить свой трон «достойнейшей».

Проникновенная красота способна вызвать такую бурю в душе, такое смятение в мыслях, что рассудок пошатнется в своих первоначальных устоях… Белосельский на несколько минут позволил себе забыться и не отрываясь смотрел на Лизу, и затем, словно скрывая смущение, произнес:

— Итак, мы договорились на этом?

Лиза в свою очередь, словно отвечая на его пламенный взор, воскликнула:

— Почему Вы все-таки это делаете для меня? Вам стало меня жалко…

— Нет, жалость иногда унижает человека. Я хочу Вам помочь совершенно без всякого подвоха.

— Есть еще одно обстоятельство, о котором я забыла… Это может помешать мне остаться в этом доме.

— Какое же?

— Это же дом Ваших детей…

— Моих приемных детей, Ивы и Милоша, но это не значит, что я буду хуже относиться к…

Он не договорил.

— Я дала слово, что уйду, — упрямо твердила Лиза.

— Кому дала слово? Иве? Она так сказала? — почти с гневом вскричал Белосельский.

Лиза промолчала.

— Я поговорю с Ивой.

— Нет, не нужно, я прошу Вас… Я не желаю, чтобы из-за меня были ссоры… лучше я уйду сама.

— Но я не хочу, чтобы ты… Вы уходили, Лиза. Вы будете по-прежнему жить в той комнате, которая Вам понравилась.

— Если Ива будет против, я не останусь. Я это твердо решила.

— Она изменит мнение, — твердо произнес Белосельский.

— Какой в этом смысл? Зачем ее переубеждать, зачем настаивать? Если она не изменит своего мнения обо мне, я уйду… Я теперь все же не уверена, что справлюсь с тем, что Вы предлагаете… да и еще…

— Что же еще? — улыбаясь спросил Белосельский.

— Как мне к Вам обращаться?

— Как ты хочешь, Лиза. Можно официально, Алексей Николаевич, а лучше просто Алексей.

— Лучше «Алексей Николаевич».

— Можно и так, но можно Алексей.

— Право же, я сошла с ума, что согласилась!

Лиза обхватила голову руками.

— Просто у меня нет другого выхода. По сути, я бездомная… не могу же я жить на улице!

— Выход всегда есть. И это правильное решение. Обещаю, что мой дом тебе понравится.

— Я вижу, что Вам нравится меня называть на «ты», — Лиза слабо улыбнулась.

— Я не вижу в этом ничего плохого. Ты намного моложе меня. Я тебя старше почти на двадцать лет…

— Я бы не дала Вам даже сорок, простите, — поправилась девушка, — мне кажется, такой разговор неприличный. Вам, конечно, может казаться, что я невоспитанная, но я ответственная… И к работе отнесусь серьезно…

— Я не сомневаюсь, — он снова улыбнулся, — а ты уже подумала, что будешь делать днем? Ведь нельзя же целый день сидеть дома… Это скучно и однообразно. Ты молодая, тебе захочется общаться, встречаться с… Если захочешь побывать в городе…

— Пока я не хотела бы… город мне показался чужим и холодным… может быть, чуть позже.

— В твоем распоряжении будет машина.

— Этого не нужно… Это уже перебор, Алексей Николаевич.

Она назвала его официально, но с какой-то игривой ноткой. Алексей не мог удержаться от улыбки.

— Помни, что гостевой домик полностью в твоем распоряжении.

— А кто там жил раньше?

— Ива. Это было давно. Потом, когда была достроена основная часть дома, она переехала.

— Я приступаю к работе сегодня?

— Можно завтра.

— А я могу увидеть… Ваш кабинет?

— Сейчас?

— Да, я хотела бы увидеть его именно сейчас.

Лиза говорила правду. Ей было любопытно. Она сама от себя не ожидала такой смелости, но ей очень хотелось посмотреть личный кабинет человека, которому она доверила свою судьбу.

— Тогда пойдем, — ответил Белосельский.

Девушка, как молодая резвая козочка взбежала по мраморной лестнице вверх. Белосельский едва успевал за ней. Она забавляла его своим наивным детским ребячеством.

Войдя в кабинет, Лиза с живым интересом разглядывала каждую мелочь: мебель красного дерева с золочеными ножками; великолепные золотые часы в форме Эндимиона, украшающие красивый камин; шкаф работы Булля; полки, сплошь заставленные фаянсовой посудой; стеллажи, заваленные папками и бумагами; и, наконец, внушительный стол, на котором гордо возвышался громадный глобус — наподобие Готторпского шедевра. Привлек внимание девушки и висевший в рамке диплом Кавалера Почетного Легиона.

— Chevalier de la Légion d’honneur[7], — прочла девушка. — Это Ваш орден?

— Да, меня наградили этим орденом. К нему полагается еще и мундир. Вижу, ты знаешь французский язык?

— Немного, значит, Вы Кавалер Почетного Легиона? Просто фантастика!

Лиза с живым интересом разглядывала красную обложку диплома ордена и остроконечную звезду, украшенную вензелем из дубовых листьев.

Белосельский не мог сдержать добродушной улыбки.

— Это единственная награда, которая мне дорога по-настоящему… Когда-нибудь, Лиза… может, как-нибудь я расскажу тебе за что я его получил.