человек мне не нравится, и его вид не кажется мне заслуживающим доверия. Клянусь жизнью, по крайней мере, подожди, прежде чем выдавать за него дочь свою, ты должен быть уверен в его караване, потому что до сих пор есть лишь одни слова о нем. А такая принцесса, как твоя дочь, о царь, на чаше весов стоит больше, чем то, что этот неизвестный нам человек имеет нынче в руках своих.

И при этих словах мир почернел перед царскими глазами, и он закричал визирю:

— О гнусный предатель, ненавидящий господина своего, ты говоришь так, пытаясь отговорить меня от этого брака только потому, что хочешь сам жениться на моей дочери! Но тебе ее не видать как своих ушей! Поэтому больше не пытайся посеять в душе моей беспокойство и сомнения в этом невероятно богатом человеке с тонкой душой и замечательными манерами. В противном случае негодование по поводу твоих предательских слов заставит меня вогнать длину твою в ширину твою! — И, будучи очень взволнованным, он добавил: — Или, быть может, ты хочешь, чтобы моя дочь осталась у меня на руках, постаревшая и негодная для женихов?! Смогу ли я еще когда-нибудь найти такого зятя, совершенного во всех отношениях, щедрого, сдержанного и очаровательного, который, без сомнения, будет любить мою дочь, дарить ей чудесные вещи и тем самым обогащать всех нас, от самого старшего до самого младшего?! Иди и приведи ко мне шейх-уль-ислама!

И визирь ушел с вытянутым носом, чтобы позвать шейх-уль-ислама, который тотчас же пошел во дворец и предстал перед царем. И он сразу же составил брачный контракт.

И по приказу царя весь город был украшен и освещен. И повсюду стояло всеобщее веселье, а Маруф, сапожник, этот бедняк, который видел черную смерть и красную смерть и испытал на себе все беды, восседал на троне во дворце царя. И толпа певцов, борцов, музыкантов, барабанщиков, акробатов, шутов и веселых балагуров развлекала его, царя и дворцовую знать. И все они показывали свое мастерство и свои таланты. А у Маруфа под рукой были мешки, полные золота, и кошельки, принесенные самим визирем, и он брал золотые динары и бросал их горстями всем играющим, танцующим и веселящимся. И визирь, умирающий от досады, не имел ни минуты отдыха, потому что ему постоянно приходилось приносить новые мешки с золотом.

И эти развлечения, праздники и ликования длились три дня и три ночи, а на четвертый день вечером должна была состояться свадьба и проникновение. И кортеж молодой невесты был устроен с неслыханным великолепием, потому что так пожелал царь; и каждая дама, встречавшаяся на пути этой процессии, осыпала принцессу подарками. И в конце концов невесту отвели в брачный чертог, а Маруф сказал себе: «Чума на чуме и чумой погоняет! Будь что будет! Не я это решил, так распорядилась судьба. От неизбежного никуда не деться, и каждый носит на шее свою судьбу. Все это написано в книге твоей судьбы, о починитель старых башмаков, побитый женой своею, о Маруф, старая ты обезьяна».

И когда все удалились и Маруф оказался наедине с молодой принцессой, супругой своей, которая спокойно лежала под шелковой москитной сеткой, он сел на землю и всплеснул в отчаянии руками. И поскольку он оставался в таком положении и не двигался довольно долго, молодая принцесса высунула голову из-за москитной сетки…

В эту минуту Шахерезада заметила, что забрезжил рассвет, и со свойственной ей скромностью умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И эти развлечения, праздники и ликования длились три дня и три ночи.

И поскольку он оставался в таком положении, не двигаясь, довольно долго, молодая принцесса высунула голову из-за москитной сетки и сказала Маруфу:

— О прекрасный господин мой, почему ты печален и так далеко от меня?

И Маруф, тяжело вздохнув, ответил через силу:

— Нет силы, кроме как у Всевышнего, и в Нем одном спасение!

И принцесса, тронутая этими словами, спросила его:

— К чему это восклицание, о господин мой? Ты находишь меня уродливой или у тебя есть другая причина для горя? Да пребудет имя Аллаха над тобой и вокруг тебя! Говори и ничего не скрывай от меня, йа сиди!

И Маруф, тяжело вздохнув, ответил ей:

— Во всем, что ты видишь, виноват твой отец!

И она спросила:

— О чем речь? В чем же виноват отец мой?

И он ответил:

— Разве ты не заметила, что я был несколько скуп, выказывая непозволительную жадность по отношению к тебе и дворцовым дамам? Ах! Это в этом весьма виноват твой отец, ведь он не позволил мне до женитьбы дождаться прибытия моего большого каравана! Вот тогда бы я подарил вам несколько ожерелий с пятью или шестью рядами жемчужин размером с голубиное яйцо, и по несколько красивых нарядов, которых нет у дочерей других царей, и драгоценности, достойные твоего положения. Кроме того, я мог бы оказать большую щедрость твоим родителям и гостям. Но — увы! — твой отец сбил меня с толку своей манерой делать дела слишком быстро, и он поступил со мной так же, как тот, кто сжигает еще зеленую траву.

Однако принцесса сказала ему:

— Ради Аллаха! Не волнуйся так из-за этих мелочей и не горюй больше! Лучше встань, скинь свою одежду и скорее иди ко мне, чтобы мы смогли вместе возрадоваться! И оставь все эти мысли о подарках и тому подобных вещах, которые не имеют никакого отношения к тому, что мы должны сделать этой ночью. Что же касается каравана и твоего богатства, то мне все равно. То, о чем я прошу тебя, мой друг, гораздо проще и интереснее всего этого, поэтому будь смелей и укрепи свои чресла для сражения.

И Маруф ответил:

— Уже, уже! Я иду! Иду!

И, сказав это, он быстро разделся и двинулся вперед, увлекая принцессу под москитную сетку. И он растянулся рядом с нежной юницей, думая: «Неужели это я, Маруф, бывший починитель обуви с Красной улицы, что в Каире?! Где я был и где оказался?!» И тут началась схватка рук и ног, бедер и кистей, и борьба эта разгорелась. И Маруф положил руку девушке на колени, которая тут же очутилась между его колен. И его губы заговорили со своими сестрами на своем языке; и настал момент, когда юница позабыла отца своего и мать