Травмы бывают разными – и очевидными, такими как удар по голове, и скрытыми, такими, например, как длительное ущемление самооценки ребенка. Если любовь – это естественное, даже неотъемлемое человеческое чувство, исток семейных взаимоотношений, то, что имеет ключевое значение для воспитания ребенка, – значит, ее невозможно уничтожить у целых народов, не так ли? Одно из самых любопытных заявлений о настоящих «калеках любви» сделал антрополог Колин Тернбулл. В 1970-х Тернбулл прожил два года среди людей племени ик – небольшого сообщества охотников и собирателей в отдаленной, безлюдной горной местности Уганды. До этого он знал о них мало – кроме того, что их осталось всего две тысячи, и того удивительного факта, что их язык больше похож на классический египетский эпохи Среднего Царства, чем на какой-нибудь из живых языков. Для Тернбулла было особенной удачей поселиться среди них, потому что антропологу удобней наблюдать за жизнью одновременно и небольшой, и обособленной общины. Его ожидания были основаны на представлениях антропологов о том, как устроены общества охотников-собирателей. Обычно женщины собирают корни, ягоды и другие растения, составляющие основу их рациона, а мужчины группами уходят на охоту, с которой они могут вернуться с мясом – или не вернуться вовсе. Охота в жизни племени воспринимается как нечто магическое, поскольку она чревата теми опасностями и волнениями, без которых обходится собирательство. Однако добывание пищи женщинами считается таким же важным, потому что бо́льшую часть ежедневного рациона обеспечивали именно они.

Взаимодействие между людьми в племени жизненно необходимо для всего – и для охоты, и для собирательства. Поскольку такие племена очень зависят от земли, которая дает им пищу, обычно у них возникает глубоко мистическое отношение к среде их обитания. Они демонстрируют такие качества, которые мы очень ценим и у себя: гостеприимство, великодушие, привязанность, честность и милосердие. И действительно, эти качества значат для нас так много, что мы называем их «добродетелями» (наравне с сострадательностью, доброжелательностью и благоразумием).

Для охотников-собирателей эти «добродетели» являются не бережно ценимыми этическими понятиями, сознательно избранными качествами или даже предпочтениями, но частью инстинктивной стратегии выживания. Они обеспечивают сосуществование в небольшом замкнутом обществе, которое без них погибнет. Нашими предками были охотники и собиратели, из групп которых постепенно образовалось наше общество, и мы сохранили их инстинкты и черты, но эти достоинства не особенно помогают нам теперь в современных, постоянно расширяющихся обществах. Но мы до сих пор их ценим. Поселившись среди племени ик, Тернбулл сначала был опечален, а потом его охватили ярость и ужас. Вопреки ожиданиям, он обнаружил, что любовь к собственным детям, родителям и супругу «отнюдь не является базовым человеческим качеством»: это всего лишь «роскошь, которую мы можем себе позволить, лишь когда живем в достатке». Представители племени ик стали настоящими чудовищами: они утратили способность любить.

В свое время ик было племенем удачливых охотников. Однако когда власти Уганды запретили охотиться в Национальном парке долины Кидепо, на родных землях этого племени, оно предприняло отчаянную попытку добывать себе пищу, занимаясь сельским хозяйством в соседних горах с их выжженной, похожей на лунную поверхность землей. Бесплодные горы изобиловали такими глубокими расщелинами, что по ним невозможно было пройти и ста метров, не наткнувшись на бездонный овраг. Но идти было больше некуда. Постоянно страдая от засухи и голода, уже через три поколения люди из племени ик стали враждебными, эгоистичными и подлыми. От любви, вместе с другими так называемыми добродетелями, они отказались потому, что не могли себе этого позволить. Чистая экономика, и больше ничего. Каждую секунду своего бодрствования – садясь на корточки, чтобы сходить в туалет, занимаясь сексом (что происходило редко), даже во время еды – они обшаривали взглядом горизонт в поисках пищи. Тернбулл пишет:

Борьба за объедки была постоянной – садистской, коварной и жестокой. Самая распространенная социальная «валюта» – взаимопомощь – потеряла всякую цену. Кто бы ни встречался на пути у представителя племени ик – член семьи, племени или чужак, – он требовал от них лишь одного: «Дай мне еды» (или табака). Чувство юмора сохранилось у этих созданий лишь в форме злорадства: они обижали других, что-то у них отнимали, причиняли им – даже собственным детям – вред, а потом покатывались со смеху, потешаясь над этим. Одним из любимых развлечений и высших удовольствий было убедительно лгать или эксплуатировать других, но еще большее наслаждение эти «люди» испытывали потом, рассказывая жертве о том, что ее одурачили, и наблюдая за тем, как она от этого страдает. Стариков не кормили, чтобы не тратить еду попусту; их оставляли мучительно умирать в одиночестве. «На второй год засухи стала привычной такая картина: юноши разжимают рты старикам, вытаскивая оттуда пищу, которую те жевали, но не успели проглотить». Детей выгоняли из дома в трехлетнем возрасте, надеясь, что они сами о себе позаботятся, сколотив некое подобие банды.

Люди не испытывали привязанности и других чувств к своим родственникам, даже к ближайшим членам семьи. Если дети умирали, родители думали, что им повезло. Тернбулл рассказывал, что он видел, как недавно родившая ребенка женщина положила младенца на землю и отошла, а через некоторое время обнаружила, что его утащил леопард. Это огорчило всех, и особенно мать (главным образом из-за того, что у нее пропадет молоко), однако всех соплеменников утешала мысль о предстоящей охоте. Она наверняка будет успешной: зверь явно где-то поблизости и он сыт, а значит, сонный и спокойный. Так в самом деле и оказалось; леопарда выследили, убили его, изжарили и съели, «вместе с ребенком».

Всякий, находивший еду, съедал ее быстро и втайне от других. Понятия «хотеть» и «нуждаться» слились воедино. Люди хотели только того, в чем они нуждались, а если и хотели кому-то помочь, то только потому, что им это было нужно. Они перестали совершать обряды: обряды требовали пиров, но пищу нельзя было расходовать столь расточительно. Но, пожалуй, самым страшным было то, что люди племени ик больше не встречались глазами друг с другом. Если они садились вместе неспешно строгать на щепки деревянные палочки – смотрели на движения рук соседей, а не им в лицо. А если случайно и встречались глазами, то смущенно отворачивались. Они не испытывали ни малейшего человеческого интереса или соучастия.

«Было трудно обнаружить чувства где бы то ни было», – пишет Тернбулл. Все сострадательные чувства заменились своекорыстием: