Дядя Лохань поехал, подгоняя мула.

Под вечер дядя Лохань привез бабушку обратно под охраной двух вооруженных бандитов на лошадях с ружьями, болтавшимися за спиной. При виде дедушки бандиты сообщили:

– Хозяин, наш атаман сказал, что отныне вы можете спать с открытыми воротами!

Дедушка велел дяде Лоханю привезти маленький кувшин того вина, в которое он помочился, и отдать разбойникам. Он сказал:

– Отвезите своему атаману, пусть попробует.

Дедушка проводил бандитов до околицы, а вернувшись, запер ворота, двери в дом и в комнату, крепко обнял бабушку и спросил:

– Пестрошей тебе ничего не сделал дурного?

Бабушка помотала головой, а на ее глаза навернулись слезы.

– Что такое? Он тебя изнасиловал?

Бабушка спрятала лицо у него на груди и пробормотала:

– Он щупал мою грудь…

Дедушка сердито вскочил.

– С ребенком все в порядке?

Бабушка кивнула.

Весной одна тысяча девятьсот двадцать четвертого года дедушка, погоняя мула, тайком съездил в Циндао, купил два автоматических пистолета и пять тысяч патронов. Один пистолет был немецкого производства, в народе назывался «большим барабаном», а второй, испанский, «головой гуся».

Вернувшись с оружием, дедушка заперся в комнате и три дня не выходил, разбирая пистолет на детали, а потом снова собирая. С приходом весны в излучине таял лед, отощавшая рыба, которая на всю зиму уходила на дно, всплыла наверх погреться на солнышке. Отец взял один из пистолетов, повесил на плечо корзину с патронами и начал ходить вдоль излучины туда-сюда, стреляя в рыбу. Он занимался этим весь день, перебил крупную рыбу, а потом взялся за мелкую. Когда кто-то за ним наблюдал, то он даже чешуйки рыбьей не касался, а вот когда никто не смотрел – разбивал вдребезги рыбьи головы. Летом вырос гаолян. Дедушка нашел широкий напильник и спилил с обоих пистолетов мушки.

Вечером седьмого числа седьмого лунного месяца шел сильный дождь, гремел гром и сверкала молния. Бабушка отдала Ласке поняньчить моего отца, которому было почти четыре месяца, а сама с дедушкой пошла в винную лавку в восточном дворе, закрыла окна и двери и велела дядя Лоханю зажечь лампу. Бабушка выложила на прилавок семь медяков в форме цветка сливы и отошла в сторону. Дедушка широкими шагами ходил за прилавком, а потом вдруг резко развернулся, выхватил почти одновременно два пистолета и сделала семь выстрелов – бах! бах! бах! бах! бах! бах! бах! – монеты с прилавка отлетели в стену, три пули упали на пол, а четыре застряли в стене.

Бабушка и дедушка одновременно подошли к прилавку и подняли лампу – на деревянном прилавке не было никаких следов от пуль.

Так дедушка довел до совершенства «семь выстрелов по лепесткам сливы».

Дедушка верхом на черном муле приехал в маленькую харчевню на восточном краю деревни. Двери харчевни были плотно заперты, на дверной раме повисла паутина. Дедушка толкнул дверь, а когда вошел, от трупного запаха закружилась голова. Он закрыл рукавом нос и внимательно осмотрелся. Тучный старик сидел под перекладиной, под его коленями – узкий табурет, на шее – темно-коричневая петля, глаза широко открыты, вывалившийся изо рта язык почернел. Когда дедушка открыл дверь, от сквозняка оборванный конец веревки на шее старика слегка качнулся.

Дедушка дважды сплюнул, а потом отвел мула на самый край деревни и долго-долго стоял там. Мул без конца перебирал ногами и размахивал лысым хвостом, отгоняя черных мух размером с боб. Дедушка размышлял довольно долго, потом оседлал-таки мула. Мул упрямо тянул шею в сторону дома, но, когда твердая и холодная как лед уздечка стала причинять ему боль, развернулся. Дедушка ударил его по крупу кулаком, мул рванулся и побежал по дороге вдоль поля.

Маленький деревянный мостик через Мошуйхэ был тогда еще цел и невредим. Начался сезон дождей, вода в реке прибыла и доходила до уровня моста, белые гребешки волн выплескивались на его доски. Мул немного испугался и перед мостом попятился. Дедушка пару раз дал ему кулаком, но мул по-прежнему топтался на месте, и только когда дедушка приподнялся, а потом с силой опустился в седло, он выгнул спину и рысью добежал до середины моста. Дедушка натянул удила, чтобы мул остановился. По мосту текла чистая неглубокая вода, к западу от моста выскочил краснохвостый карп длиной с руку и, описав дугу, упал в воду с другой стороны. Дедушка сидел верхом и смотрел на воду, прибывающую с запада. Мул вступил в реку передними ногами, проточная вода омыла черную шерсть над копытами. Он осторожно дотронулся губами до гребня волны, брызги намочили длинную морду, мул втянул ноздри и оскалил белоснежные аккуратные зубы.

К югу от насыпи простирался зеленый гаолян, который уже поднял свои флажки-метелки и напоминал раскинувшееся вширь глухое озеро синего цвета. Дедушка на муле поехал вдоль насыпи на восток. Ровно в полдень он завел мула в гаоляновое поле. Все четыре копыта мула и дедушкины ступни вязли в раскисшем от дождя, словно клейстер, черноземе. Мул извивался всем своим тяжелым телом, с трудом хлюпая по грязи, которая налипала на его копыта, делая их похожими на опухшую человеческую голову. Мул сопел, и из его грубых ноздрей вырывался белый пар и вылетала темная пена. Кисловатый запах пота и гнилостный запах земли щекотали ноздри дедушки так, что хотелось чихать. Дедушка и мул протоптали настоящий коридор в густом нежном гаоляне; через некоторое время после того, как они прошли, зеленый гаолян снова потихоньку распрямлялся, и на нем не оставалось следов.

Следы быстро заполнялись водой. Ноги дедушки и живот мула были густо усеяны крупными и мелкими крапинками черной грязи. Чавканье земли в безветренных душных зарослях растущего с сумасшедшей скоростью гаоляна резало слух. Вскоре и дедушка запыхался, в горле пересохло, язык стал липким и вонючим. Он подумал, что у мула в пасти сейчас все то же самое. Дедушка уже истек потом, и теперь из пор сочилась клейкая жидкость, напоминавшая скипидар и обжигающая кожу. Острые листья гаоляна оставляли порезы на обнаженной шее. Мул сердито мотал головой и отчаянно желал взлететь над верхушками гаоляна. Второй наш большой черный мул в тот момент, возможно, с завязанными глазами тягал по кругу тяжеленный жернов или, стоя у кормушки, устало жевал смесь из мелко нарубленных сухих гаоляновых листьев и слегка подсушенных зерен.

Дедушка уверенно шагал вперед вдоль борозды. У него в голове имелся готовый план. Мул то с грустью, то со злостью посматривал на тащившего его хозяина. На изрезанных гаоляновыми листьями глазах выступили слезы.

На гаоляновом поле появились новые следы, и дедушка учуял долгожданный запах. Мул заметно напрягся. Он без конца фыркал, и его громоздкое тело раскачивалось среди гаоляновых стеблей. Дедушка преувеличенно громко кашлял. Спереди донесся восхитительный аромат. Дедушка понял, что они пришли. Догадка оказалась верна: не прошел он и пары шагов, как оказался на том самом месте, куда так давно стремился.

Следы прямо на глазах дедушки и мула с журчанием заполнялись водой. Дедушка шел по следам, словно бы и не глядя на них. Внезапно он громко запел:

– Один конь ускакал из Западной Лян[73]…

Он уловил звук шагов у себя за спиной, но продолжил идти вперед, как последний болван. Ему в поясницу уперлась какая-то твердая палка. Дедушка послушно поднял руки. Две руки общупали его грудь и вытащили пистолеты, после чего ему завязали глаза узкой полоской черной ткани.

Дедушка сказал:

– Мне надо повидаться с вашим атаманом.

Разбойник ухватил дедушку за пояс и начал крутить, крутил целых две минуты, а потом резко отпустил, и дедушка повалился головой вперед прямо в мягкий чернозем, перепачкав в грязи весь лоб и обе руки. Когда он встал, хватаясь за стебли, в голове у него гудело, а перед глазами летали зеленые и черные мушки. Он услышал рядом с собой тяжелое дыхание разбойника. Тот отломал гаоляновый стебель, дал один конец дедушке, а за второй взялся сам.

– Идем! – приказал он.

Дедушка слышал позади себя шаги разбойника и хлюпанье, когда мул