Она пожала плечами, мол, как хотите, и, не дожидаясь нас, босая пошла к воде. Я как сейчас помню тот момент. Россыпь звезд сверкала на темном небе. Огромная луна, белый свет которой отражался в море. А на фоне всей этой завораживающей красоты – Адель, стоявшая ко мне спиной. Она грациозно ступала по песку и в один миг нырнула в воды Средиземного моря.

– Порой она слишком странная, – сказал я Артуру, и он покачал головой:

– Весь год она сдерживает наплыв эмоций, Луи. И лишь летом, с нами, может позволить себе их выплеснуть. На ее месте я бы давно чокнулся, а не был бы просто странным.

Мы стояли в боксерах на пляже минуты три. Лично я не знал, что мне делать, и был взбудоражен.

– Сколько женщин от семнадцати до ста семнадцати мы видим топлес каждый день на пляжах Французской Ривьеры? – спросил меня Артур.

– Миллион [23] , – тихо ответил я.

– Мы ведь их даже не замечаем, ведь так? Я имею в виду, это же стало чем-то естественным?

– Что ты пытаешься сказать, Артур?

Он тяжело вздохнул:

– Я пытаюсь понять, какого черта я так нервничаю, – ответил он и побежал к морю.

Он нырнул, расплескивая тихую гладь воды, и поплыл к Адель, силуэт которой виднелся у самых буйков. Я же не смог заставить себя войти в воду. Я наблюдал, как они плещутся, плавают наперегонки, и слышал их смех. Они громко звали меня:

– Луи, Луи, Луи! Засранец, иди сюда, вода после жаркого дня чуток остыла и восхитительна.

Но я продолжал сидеть на пляже, ощущая себя третьим лишним. Слова Лиззи о том, что моя мать и есть моя семья, делали больно. Потому что это означало, что у меня нет семьи вовсе. С раннего детства я ощущал груз одиночества, и, господи, как же я ненавидел его!

* * *

В тот год я действительно праздновал Рождество в одиночестве. В своей серой, унылой квартире, с пустым холодильником и тяжелым сердцем. Мне звонил дедушка, но я не взял трубку. У меня был куплен билет на поезд до Межева, альпийского городка, где обычно вся семья собиралась на зимние праздники. Я даже собрал сумку с теплыми вещами и лыжным инвентарем, но задетая гордость не позволила мне ехать туда, где меня не ждут. А еще был страх, что тема с карточкой вновь поднимется и мне придется оправдываться перед всеми.

Я сидел на диване босым, чувствовал, как мерзнут пальцы. В темной комнате на стенах играли тени благодаря свету уличных фонарей. Мои глаза смотрели прямо, а дыхание было ровным. Со стороны никто бы и не понял, что со мной что-то не так. Но глазами боли не увидишь. То, с чем я имел дело, сидело глубоко внутри и раздирало в клочья остатки мужества. Чтобы как-то отвлечься, я достал телефон и начал перечитывать диалог с Адель. Она бесконечно слала мне смешные снимки, где кривлялась. В течение года мы много переписывались. Она рассказывала про свою войну с родителями и Прюн. С каждым годом Адель становилась тверже и равнодушнее по отношению к своим обидчикам. Она жестче стала отстаивать свои границы, и, конечно, это прибавляло ссор и скандалов в доме. Но я был рад, что Адель не сломалась – напротив, стала сильнее.

Она меня очень удивила в Рождество, прислав мне селфи со своей мамой. Адель написала следующее: «Быть может, я никогда ее не пойму, но, знаешь, если любовь – это принятие, то, возможно, я смогу принять ее слабости, глупость и высокомерие. Ведь идеальных людей нет. Да, мне сложно противостоять их давлению, меня обижает их равнодушие, но сколько еще я буду вариться в этой каше? Я хочу обрести свободу, Луи. Может быть, в прощении я найду ее? Если я прощу их и отпущу все обиды, разве мне не станет легче жить?»

Я не знал, что на это ответить, перечитал ее сообщение несколько раз. В глубине души мне хотелось постичь то же, что и она. Но я был не в состоянии заниматься самообманом, понимал, что на словах это гораздо легче сделать, чем в реальной жизни. Да, обида, словно якорь, тянет тебя на дно. Но, в конечном итоге, мы не можем по одному щелчку отключать или включать чувства.

«Ты же все равно поехал на Рождество к семье?» – последовал вопрос, и я сразу напечатал лживый ответ: «Конечно!» – «Да-а! Не позволяй никому забраться тебе под шкуру! Они твоя семья, точно так же как и твоей злюки тетки! Ладно, я побежала, дедушка приготовил нам с Марселем сюрприз, ты знаешь, его подарки всегда самые лучшие».

Я улыбнулся, представив Адель перед большой нарядной елкой, с нетерпением рвущую подарочную бумагу. Я очень надеялся, что сюрприз, который приготовил дедушка, ей понравится, принесет радость и ощущение счастья. Через некоторое время зазвонил мой телефон, я нахмурился, думал, в очередной раз дед, но на экране высветился входящий от Бодера, и я тут же ответил.

– С Рождеством, Луи! – послышался громкий возглас моего друга и шум на заднем фоне.

– Что-то не похоже, что ты празднуешь, – сказал я, и Артур хмыкнул:

– Я уже в зале! Разница во времени, дружище, хотя ты же знаешь Хуго, он накрыл стол и даже спрятал пару подарочков под елкой. Все это он делал с невероятно суровым и угрюмым выражением лица, будто не хотел признавать собственную добросердечность. Мама, конечно, помогла ему приготовить еду. Ты не представляешь, я так рад, что в этом году у меня получилось отложить деньги ей на билет. Она была так счастлива отпраздновать Рождество вместе с нами.

– Могу себе представить. Когда она уезжает обратно?

– Через пять дней. Она со всеми здесь говорит по-французски! Это так смешно, даже в магазине говорит «мерси» и «бонжур». Хуго сейчас вместе с ней, показывает ей город, а меня отправил на тренировку.

– А я-то думаю, с чего это ты звонишь из зала и где твой надзиратель.

Бодер весело усмехнулся:

– Не поверишь, но он дал мне получасовой перерыв. Мне кажется, это один из подарков для меня в этом году.

Вне лета это было жизнью Артура: вечные, нескончаемые тренировки и работа в спортивном магазине в качестве консультанта. Он частенько жаловался, что каждый его день похож на другой, но также признался, что во время поединков испытывает удовлетворение от проделанной работы.

– Если все получится, через месяц меня впишут в суперсерию, – поделился он, и я даже резко присел на диване.

– Ты, наверное, будешь там самым молодым боксером!

– Возможно, но надеюсь, я смогу надрать эти престарелые задницы.

Я испустил смешок, а Артур внезапно сменил направление разговора: