Я сняла шаль и аккуратно сложила ее. Она уже выглядела далеко не новой, и я решила поберечь тонкую паутинку шерсти. Пусть лучше лежит в шкафу, а в особенные моменты я буду доставать ее и с благодарностью думать о Лизе. Или когда мне будет требоваться поддержка. Сколько раз Лиза утешала меня сначала в своей комнате, а потом по телефону…

Я забыла, что хранится на верхней полке шкафа, добраться до нее получалось только если встать на стул. Но стоило коснуться шершавой упаковочной бумаги, как память мгновенно вернулась. На день рождения Егор подарил мне акварель и два альбома. Представить, что я когда-нибудь стану в них рисовать, было невозможно, и они отправились на верхнюю полку.

Положив подарок на стол, я развернула шуршащую бумагу и провела ладонью по красивой и гладкой обложке первого альбома. Белые листы позвали меня – спокойно, но настойчиво. Будто предлагали вернуться в ту жизнь, где царствовали прямые, ломаные и волнистые линии, где росли акварельные цветы, где яблоневый сад расцветал в любое время года.

Вытерев скользнувшую по щеке слезу, я села рисовать. И остановить меня ничего уже не могло…

Морозов забрал документы из школы, и Варя подозревала, что именно Егор проконтролировал это.

– Никита зарегистрирован во всех соцсетях, не так уж и сложно его найти. А еще можно «случайно» встретить гада Морозова после школы, – сказала она, развернула плитку шоколада и разломила ее на небольшие кусочки.

Мы сидели на подоконнике и пили чай из одноразовых стаканчиков. Наверное, Варя была права. Морозов вряд ли хотел поменять школу, здесь у него друзья, и он наверняка надеялся, что все обойдется, и проблема решится сама собой.

Не обошлось.

– Интересно, как он это объяснил родителям?

– Уж точно не сказал правду. Хороший у тебя опекун. Может, строгий… Я его, конечно, не знаю, но все же хороший…

Новый год приближался. В последних числах декабря Варя с семьей уехала в Казань к бабушке, где и собиралась провести каникулы. Соскучившись по рисованию, я получала удовольствие от карандашей и акварели. Теперь я больше гуляла по нашему коттеджному поселку, выискивая те эпизоды зимней жизни, которые просились в альбом. Я устраивалась за столиком в кофейне, где раньше мы с Павлом часто ели пирожные, и рисовала уютный зал, украшенный гирляндами и шарами, я притормаживала на пруду, чтобы перенести на бумагу засыпанный снегом домик для уток, я замирала рядом с наряженной елкой, установленной перед салоном красоты. И я мечтала о времени без потерь.

Бабушке, Егору, Кириллу, Эмме и нашей помощнице по кухне Вере я решила купить одинаковые подарки. И выбор пал на конфеты ручной работы с орехами, ванильным кремом и карамелью. Пять ярких коробок были спрятаны в шкаф.

Мы с бабушкой не стали украшать дом, нам этого не хотелось. В гостиной только поставили вазу с еловыми ветками, припорошенную мелкими искусственными снежинками. Такие же вазы я отвезла и папе с Павлом, и маме. И до тридцать первого декабря у меня было устойчивое ощущение, что они со мной. Шаль Лизы я повесила на спинку кресла. Пожалуй, это была неделя самого отчаянного и тихого одиночества.

Кошмары больше не снились, я засыпала довольно быстро и легко просыпалась. Теперь не было страха перед темнотой, и я не вскакивала в холодном поту. И по моим наблюдениям страшные сны перестали приходить после той ночи, которую я провела в постели Егора. Наверное, я пережила сильный стресс, и в голове произошел незапланированный сдвиг тектонических плит. Так бы во всяком случае это объяснила Варя.

Вика сделала попытку пообщаться с другого номера, но и этот номер я отправила в черный список. И тогда мне позвонила тетя.

– Дженни, добрый день. Мы с Юрием Викторовичем поздравляем тебя с наступающими праздниками. Новый год, Рождество – это прекрасно. И мы хотим пожелать тебе счастья. Будь умной и щедрой девочкой, никогда не забывай своих близких и учись хорошо.

– Спасибо. Я тоже поздравляю вас. Пусть каждый день приносит радость, и все будут здоровы.

Я чуть не добавила: «И пусть сбываются мечты», но внутри вовремя сработал стоп-кран. Если начнут сбываться мечты тети и дяди, то этой планете не долго останется вертеться, а уж моя жизнь за считанные дни разобьется вдребезги.

– Вика сказала, что вы немного повздорили, и поэтому ты не отвечаешь на ее сообщения. Она просила поговорить с тобой по этому поводу. Она переживает. – Последнее предложение Марина Аркадьевна произнесла с нажимом, желая подчеркнуть страдания дочери. – Я не знаю, что у вас произошло, сестры часто из-за чего-то ссорятся – это нормально и естественно. Но нужно мириться. Особенно, если тебе протягивают руку, Дженни, – голос тети наполнился недовольством. – Не стоит думать, что мы тебе уже не нужны. Еще неизвестно, какой будет твоя жизнь дальше. Подумай на эту тему и сама позвони Вике.

– Хорошо, подумаю.

Но мое решение было твердо, и я не собиралась его менять. Это было невозможно. Наши дороги разошлись, и душа не скучала по двоюродной сестре.

Без сомнения Вика не рассказала Марине Аркадьевне, в чем причина ссоры, в таком бы она никогда не призналась. И она была уверена, что и я не озвучу правду. Так разоткровенничаться с тетей я действительно не могла. Да и, скорее всего, она обвинила бы меня одновременно в распутстве и лжи.

Утром тридцать первого декабря приехала Елена Валерьевна. Это был подходящий день, чтобы сделать еще одну попытку помириться с сыном – никому не хочется ругаться под Новый год. В летящем цветочном платье, подходящим больше к лету, чем не к зиме, она выглядела как всегда эффектно и притягивала взгляд.

С Егором Елена Валерьевна разговаривала в кабинете минут сорок, а потом вышла и попросила у Эммы стакан воды. Было любопытно, как Егор принял мать… По ее настроению показалось, что они перешли к прохладному перемирию. Которое, возможно, продлится очень и очень долго. Миллионы лет.

Эмма и Вера заранее приготовили несколько блюд и ушли встречать Новый год со своими родными, и к девяти часам я с удовольствием взялась накрывать на стол. Сначала скатерть и салфетки, затем белоснежные тарелки, ножи, вилки, бокалы…

– Я помогу тебе, – раздался голос Егора.

От неожиданности я вздрогнула и обернулась. Он зашел на кухню тихо, и теперь стоял, прислонившись плечом к дверному косяку и смотрел на меня. Вчера Егор постригся гораздо короче обычного и теперь я привыкала к новому образу. Более спортивному что ли… или жесткому… Голубая рубашка с расстегнутой верхней пуговицей, небрежно закатанные рукава, черные брюки. Он выглядел парадно и расслабленно, и я почувствовала себя неловко в джинсах и футболке.

– Я справлюсь, Вера с Эммой почти все приготовили, остались лишь мелочи.

Проигнорировав ответ, Егор подошел к столу, взял доску, нож и принялся резать буханку ароматного черного хлеба.

– Ты наденешь платье? – спросил он, не отрывая взгляда от разделочной доски.