– Добрый вечер, Людвиг! – улыбнулась она, вспомнив давешний разговор в ванной. – После того, что между нами было, вы можете обращаться ко мне по имени.

– А что было-то? – ухмыльнулся Людвиг. – Пардон, мадемуазель! Груб, неотесан! – Милая улыбка. – Командир, мне тут передали с оказией… Иван Константинович предполагает отбыть сегодня ночью в Новогрудок. Приглашает присоединиться.

– Хочет, чтобы я появился на пресс-конференции?

– Полагает это желательным.

– Нам тут сколько ехать?

– Час, никак не меньше.

– А на чем он, к слову, ехать собрался? Купил билеты на «Норд-Экспресс»?

– Граф Витгенштейн предоставил в распоряжение князя свой личный поезд.

– Это который из Витгенштейнов?

– Из тех, что Радзивиллы.

– Значит, поляки уже за него?

– Не все.

– А все ему и не нужны…

Натали никак не могла понять, что происходит с Генрихом. Таким она его еще не видела и не знала, как с ним теперь себя вести.

– Ладно, готовь машины и людей, – он взглянул на каминные часы и кивнул, как бы соглашаясь с принятым решением. – Через два часа выезжаем.

– Так точно, командир! Через два часа.

Дверь закрылась, и они остались вдвоем.

– Извини, – сказал после затянувшейся паузы Генрих. – Ты ни при чем. Это я просто… Впрочем, неважно. Иди, переоденься. Надень все самое лучшее! Сегодня вечером ты должна выглядеть ослепительно!

– Это навряд ли, – Натали не любила, когда люди путают свои фантазии с реальностью. Он мог видеть ее такой, какой хотел, но чужие глаза не обманешь.

– Дура! – Прозвучало резко, будто пощечину влепил. – Выпей вот! – подошел, сунул в руку свой стакан. – Пей!

– Что?

– Пей, говорю!

– Я… – она буквально обомлела от этой солдафонской выходки. Таким Генриха она еще не видела.

– Ты молодая, красивая женщина! – голос Генриха звучал жестко, жестоко, но это уже был не «сапог», а боевой офицер. – Повтори!

– Я…

– Громче!

– Генрих! Я…

– Повторяй! – приказал он. Таким голосом, с этой интонацией поднимают, верно, солдат в штыки.

– Я молодая, красивая женщина…

– Наташа, – вздохнул он с сожалением, – ты же убийца, террористка! Хладнокровная и жестокая, как подколодная змея! Ты же кучу народа положила. Сама под пулями была… Напугай меня, ну!

– Я молодая, красивая женщина.

– Не верю! – он снова говорил этим своим ужасным голосом. – Ты знаешь, кто такие были бароны фон Цеге? Я тут заглянул в одну книжку…

«В книжку? – вскинулась мысленно Натали. – Так вы, сударь, еще и книжки читаете? И где только время на всякую ерунду находите?»

– Там пишут ужасные вещи про твоих предков, шер ами, – голос, словно бы смягчился, но легче не стало. – Просто ужас какой-то! Там был такой Иоганн Никлас… в шестнадцатом веке, кажется, жил в Гетеборге, так он, милая моя, за косой взгляд мог зарезать. А ты можешь?

– Могу! – Что-то поднялось в груди, что-то горькое. – Ты просто не знаешь, я…

…Милая, Кити! Бедная, бедная, Кити! У тебя теперь тоже нет папы!

– А как же я узнаю, – перебил он ее, – если ведешь себя, как последняя тля! Можешь убить? Я хочу это услышать, ну!

– Еще раз поднимешь на меня голос, убью! – сказала она, чувствуя, как гнев леденит кровь. Ее гнев всегда был холодный, как полярная стужа. Она не кипела, она застывала.

– Возможно, – кивнул он и замолчал, глядя на нее с выражением ожидания.

«Я просто…»

…Пауза затягивалась. Проклятый Кейн стоял как вкопанный и ощупывал грудь. Под затянутой в перчаточную кожу рукой ткань пальто быстро намокала, и темное пятно растекалось книзу…

«Я не выстрелила. Отчего? А он…»

– И как вы это видите?

– Я вижу рядом с собой элегантную молодую женщину с мрачным выражением лица, опасным взглядом и повадками наемного убийцы…

«Этого ты ждешь? Этого?»

– О, да, милая! Вы одеты с большим вкусом, но я не о тряпках. Я о мужчине!

Натали непроизвольно обернулась на отставшего на несколько шагов Генриха, и их взгляды встретились.

«Черт!» – она отвернулась, но только за тем, чтобы увидеть в зеркале свое отражение.

Образ получился ровно таким, какой пригрезился накануне, когда Генрих рассуждал под водочку о красивых и опасных женщинах…

«Я такая? А он? Каков он?»

– Смотрю я, Тата, ничего в этом мире не меняется. И в подполье, как в подполье: на одного порядочного человека – трое стукачей.

– Ты прав, – согласилась она, принимая его видение. – Я молода и красива, и я… Да, Генрих, я ослепительна!

– Ну, вот! – трудно сказать, что он имел в виду, говоря эти слова. Но он их сказал, а она услышала. – Так-то лучше! И ведь это мы еще не обсудили знатность твоего рода.

– Не надо, – холодно усмехнулась она, – это я и сама знаю.

«Так отчего же пошла в анархистки? Не от ума, наверное, как князь Кропоткин, но все равно пошла, ушла… И вот что вышло…»

– Ну, вот такой ты сегодня и будешь! – одобрительно кивнул Генрих, рассматривавший ее сузившимися от интереса глазами. – Выпей и иди одеваться!

– Мы едем в Новогрудок? – спросила она, выпив коньяк залпом, как пила в детстве парное молоко.

– Непременно!

– А пистолет брать? – глупый вопрос, и, задав его, Натали тут же пожалела, что выставляет себя полной дурой. И даже не дурой, а дурочкой…

«Ну, какой пистолет, прости, Господи!»

Однако Генрих ее снова удивил.

– Обязательно возьми, – сказал он, кивая в такт своим мыслям, – и не один, а два. Ты же помнишь анекдот Бекмуратова? Вот это им и покажи! Сможешь?

– Смогу! – уверенность пришла само собой, разом вытеснив сомнения, искушавшие Натали всего мгновение назад. – Смогу! – твердо повторила она и, поставив стакан на полку камина, пошла одеваться к вечеру, сразу же забыв – как отрезало! – о странной сцене, произошедшей только что между нею и Генрихом, и начав лихорадочно перебирать в уме предметы своего небогатого гардероба, пытаясь слепить из них нетривиальный образ баронессы Цеге фон Мантейфель – любовницы господина Люцифера.

* * *

Было искушение надеть ордена, но, в конечном счете, оно того не стоило. Скандал обеспечен, что так, что эдак, так зачем «множить сущее без надобности»[29]?