соседи. Он с трудом разобрал то, о чем они болтали между собой. До него доносились лишь обрывки фраз, заставляющих холодеть душу.

– Посмотри-ка, как вышло-то…

– Вернулся, а дома горе какое…

– Жаль мужика!

– Папка!– Шурочка вся в слезах бросилась к нему. И он подхватил ее на руки, прижав к себе со всей той силой и нежностью, на которые был способен, окончательно огрубев на этой сумасшедшей войне. Он вдыхал пряный запах, ее черных, доставшихся от матери волос, гладил нежную кожу щек, целовал ее маленькие ручки, обхватившие натруженную красную шею.

– Папка!– шептала она ему на ухо, продолжая реветь, то ли от счастья. То ли от горя, свалившегося на их семью.

– Батя!– разутый Колька по холодному снегу бросился вслед за сестрой.– Батяня вернулся!

– А я знала, что ты обязательно придешь!– важно заявила Шурочка, умостившись на руках отца. Петр улыбнулся, оглядев притихших соседей, прятавших от него свои красные от слез глаза. Поймал спокойный, чересчур спокойный взгляд Анны и спросил:

– А где Акулина?

И понял в этот миг все по глазам ее сестры. Ему ничего не надо было больше говорить. В ее черных, как омут, излишне спокойных глазах, он прочел все, что хотел узнать о судьбе своей жены.

– Мамка наша…– захлебнулась слезами у него на руках Шурочка, и холодные капли брызнули ему на небритую щеку, а Колька лишь сильнее вжался в него, будто боясь, что в этот самый миг отец исчезнет.

– Аня…– прокричал он ей в след, беспомощно огляделся по сторонам, снимая дочку с рук. – Аня!– прокричал он, бросаясь в дом за сестрой жены.

В нос ударил стойкий запах парафина и ладана. Пахло чем-то сладким и приторным. Две бабки сидели в углу, попеременно что-то читая. Одна из них периодически всхлипывала протяжным противным голосом. В ней он с трудом узнал свою тещу.

– Аня…

Посередине горницы на трех стульях стоял грубо сколоченный необитый гроб, в котором на подушке из сосновых иголок лежала его жена. Лицо Акулины после смерти стало, словно восковым. Нос заострился, а черты лица стали еще круглее, чем раньше. Она была бледна. Одета в их свадебное платье, которое она когда-то берегла для Шурочки. Глаза прикрыты, а лицо умиротворено. В натруженных пальцах догорала восковая тонкая свеча.

– Упокой душу…– как обухом по голове, прозвучала молитва одной из бабок.

– Аня…– Петр, не сдерживая слез, обратился к сестре жены, суетящейся в изголовье.

– Анна!– она обернулась с поджатыми губами и злым взглядом. Ей не хотелось вовсе этого разговора. Тем более сейчас, в такой день, у гроба своей самой младшей сестренки.

– К-к-как?– выдохнул он, борясь перехватившим дыханием комом, застрявшим где-то в легких.

– Деда Федьку расстреляли…Она поехала с немцами, которые стояли у нее на постое за ним. Простудилась. Фельдшер говорит воспаление легких. Сделать ничего нельзя было,– Анна нарочно говорила короткими рубленными фразами, чтобы ее речь звучала сухо, а не оправдательно.

– К-как?

– Отца похоронили, как положено, Петя…Не волнуйся!– сообщила Аня, вытирая руки об передник, присаживаясь на скамью рядом с севшим на пол и обхватившим голову руками плачущим Петром.

– Акуля…

– Ты надолго?– спросила она.

– Милая…родненькая…дорогая…– он причитал совсем по-бабьи и не стеснялся этого. Боль от потери двух близких людей опустошила его, изгнав все возможные эмоции из головы.– Акулиночка…Дружечка моя…

Петр не мог поднять головы и посмотреть на гроб. Он мог только выть, захлебываясь в собственном ужасе и от его дикого крика ломило уши.

– Дружечка моя!

Приехал хоронить отца. А пришлось хоронить жену…Анна вздохнула и вышла из комнаты, поманив за собой старух-читалок. Негоже им было видеть, как страдает мужик, убиваясь по своей жене, которую любил больше всего на свете.

А потом были похороны и скудные поминки, которые Петр плохо помнил. Его сознание заволокло туманом, и он то ли пытаясь забыться, то ли разогнать этот туман пил большими кружками крепкую самогонку, не чувствуя вкуса. Перед ним сидели три Акулиных сестры и водитель Перховича, пришедший за ним прямо на кладбище.

– Пора…– твердил он ему на ухо, но Петр его не слышал, отмахиваясь от него, как от назойливой мухи. В каждой из сестер и старшей Варваре, и средней Елене и даже в хмурой Анне он видел черты лица жены. Разрез глаз, морщины, черные густые волосы, в которые он любил зарываться всем своим лицом, вдыхая чудесный аромат луговых трав.

– Акуля…– пробормотал он перед тем, как потерять сознание от выпитого спиртного. Перед его лицом стояла живая и здоровая жена и робко, как на той предвоенной фотографии, сделанной в этом проклятом городе.

– Люблю тебя!– проговорили ее тонкие губы, и Петр уснул прямо за столом, провалившись в спасительное забытье, где были только лишь он и она, как тогда у реки, когда он впервые увидел ее – красивую статную девушку, от взгляда которой заныло сердце у мужика, который уже не чаял встретить в этом мире свою любовь.

– Акулина…– прошептал он, счастливо улыбаясь от нахлынувшего воспоминания.

29

«Постскриптум»

Август 1943

– Теть Ань! Теть Ань!– раздался во дворе детский голос. Босая, но уже основательно подросшая Шурочка, медленно и уверенно превращающаяся в красивую статную девушку, вбежала в дом, шлепая босыми пятками по покрашенным половицам.

– Чего тебе, егоза?– строго нахмурилась Анна Герасимова, вытирая мокрые после стирки руки о свой передник. Николай работал в колхозе с весны. Его дома не было, а вот Шурочка оказалась хорошим подспорьем в хозяйстве – шустрая девчонка хваталась за все сразу и помогала, чем могла своей тете, взявшей их с братом на воспитание.

– Там почтальонка пришла! Говорит, письмо мамке пришло…

– Кому?– нахмурилась Анна, выбегая на улицу. Сердце захолонуло от предчувствия беды.

– Здравствуй, Любаша!– поздоровалась Аня, жадно разглядывая потертый военный треугольник с синим штемпелем.

– Письмо вам тут…– потупив глаза, произнесла почтальонка и поспешила уйти прочь, дальше разносить почту.

– Письмо…– быстрым движением Анна развернула конверт, вчитываясь в ровный гимназический почерк с чуть размытыми чернилами:

Уважаемая Акулина Васильевна, сообщаем вам, что ваш муж Подерягин Петр Федорович 1905 года рождения, воинское звание лейтенант пропал без вести при штурме станции Старая Ивановка Сумской области. Командование части скорбит вместе с вами.

Командир 100-й дивизии

Полковник Перхович Ф.И.

– Вот и Петьки нет больше…– пробормотала Анна, пряча письмо за пазуху при звуке шагов, вышедшей во двор Шурки.

– Теть, а что это за письмо пришло?– спросила девочка с интересом.

– Ничего, Санечка…Это по поводу деда Федьки в военкомат надо придти…– торопливо пояснила тетка, чуть дрогнувшим голосом. Шурка с сомнением посмотрела на тетку, но