дискотеку, есть кексы, строить домик, делать горячий шоколад, уменьшаться, не принимать ванну. Это были только некоторые из предложений. Потом Риа стояла в дверях, глядя, как родители уходят. Она была, по обыкновению, в одинокой белой перчатке и в своем странном ночном наряде – хлопковом платье на лямках поверх флисовой пижамы. Она смотрела им вслед вплоть до того момента, когда они повернули за угол, на торговую улицу, и тогда оставалось смотреть лишь на платан, склонившийся над дорогой, и на луну за ним. Потом Риа снова вошла в дом.

Свежий воздух! Простор! Без детей! Без коляски! И без машины. Они шли пешком. Ночь выдалась ветреная. Это была первая неприятность. Такой ветер дует на тебя сразу со всех сторон, так что, куда ни пойди, волосы все равно растреплются. Кудряшки Мелиссы торчали в стороны, Майкл пытался держать ее за руку, они спустились вниз по склону, к станции, чтобы сесть на поезд и поехать в Кристал-Пэлас, где планировался ужин. Майкл забронировал там столик. Потом они отправятся на концерт-сюрприз, о котором Мелисса не знала. Майкл пытался воссоздать другой давний вечер, когда на ее день рождения он повел ее в театр «Сохо», а потом они, держась за руки, в темноте шли по лондонским улицам, как она любила, к одному из ресторанов Ковент-Гарден, он – чуть впереди, ведя ее, она – зачарованная таинственностью происходящего, восторгом неведения. Сегодня вечером будет точно так же. Он поведет ее, а она будет зачарованно следовать за ним. Они стояли на платформе, он обхватил ее руками, и она укрылась в его кожаной куртке. Но (вторая неприятность) это вышло как-то неуклюже, не как во время стрижки. Обоим казалось, что они разыгрывают представление для себя самих и смотрят его с чувством неловкости. Медленно подкатил поезд, его низкие огни сверкали над рельсами. Они вошли, сели рядом, лицом к темным окнам.

Когда сам Хрустальный дворец еще существовал, когда люди еще стекались сюда со всех концов света, чтобы увидеть колоссов из Абу-Симбела и гробницу из Бени-Хасана, в него можно было попасть по верхней или нижней линии. По верхней поезда больше не ходили, и Мелисса с Майклом высадились на платформе нижней линии и затем отправились вверх по ступенькам сквозь шуршащую, шелестящую флору (зелень вдоль путей сгущается и смыкается, так что вы словно бы входите в другой мир). Послушно держась за руки, они выбрели на улицу, в этот холмистый, волнистый район на дальнем южном краю Лондона, откуда открывается вид на сверкающий центр мегаполиса – далекую долину, озаренную множеством разноцветных огней. Слышались крики чаек (возможно, летящих в Брайтон), в этом далеком месте кажется, будто ты у моря, чайки и другие птицы парят между шпилями двух вышек: той, что повыше, на плоской поверхности Кристал-Пэлас-Перейд, и той, что пониже, – в конце улицы Бьюла-Хилл, ближе к Торнтон-Хит.

Они шли под вихрящимся ветром к улице Вестоу-Хилл, где располагаются все рестораны. Вокруг тоже шли люди, принарядившиеся ради субботнего вечера, – люди, которые переселились сюда ради доступных цен на жилье, тем самым способствуя бесконечному разбуханию города, захватывающего Кент и Бромли, превращающего Брикстон в центр, а Далвич – в модное место. Вслед за этими людьми сюда пришли мебельные бутики, смузи-бары, винтажные магазины, а туземное население, те, кто наблюдал за всем этим, продолжали вести свой очаровательный образ жизни: мальчики из многоэтажек выгуливали собак, старики удивлялись ценам на рубашки в гипермаркетах. Попадались и другие пары: они более естественно держались за руки, изучали меню, выставленные в окнах под тканевыми навесами.

Майкл заказал столик в одном из тех шикарных и впечатляюще современных мест с элегантными стульями и без музыки, где единственной необходимой музыкой считается еда, а настоящая музыка – ненужной помехой. Золоченые панели вокруг дверей и окон, светло-серые скатерти. Строгий, неулыбчивый метрдотель усадил их в центре зала возле колонны у всех на виду, и в этой изысканной стерильности им трудно было настроиться на нужную волну. Мелисса впервые в жизни попробовала жаркое из дикого голубя, отчего ей стало не по себе. Оба старались не говорить о детях, но это оказалось трудно, и в конце концов они заговорили о мышах. В повисавшие паузы они маленькими глотками прихлебывали свое вино, он – красное, она – белое. За соседним столиком сидели пожилые супруги, которым тоже было не о чем говорить и которые уже не пытались этого скрыть; у обоих были напряженные лица, помертвевшие глаза.

– Замечательно выглядишь, – выдавил Майкл в какой-то момент между горячим и десертом. И ровно в этот миг свеча, стоявшая в центре их столика, погасла.

– Спасибо, – отозвалась Мелисса.

В ней поднималась глубокая меланхолия. Ей хотелось оказаться далеко от Майкла. Но они были здесь. И здесь был ее шоколадный торт. С горьким краем из апельсиновой цедры, с темным шоколадным кремом, сочащимся из серединки. Она ела его с мрачной и абсолютной сосредоточенностью. Когда они покончили с десертами, Майкл посмотрел на часы.

– Ты готова? – спросил он.

– К чему?

– Пойдем.

Он поднялся, отодвинул ее стул, когда она вставала. Подал ей пальто, и она скользнула в рукава. И что-то такое было в этих мелких знаках внимания, что говорило: все еще может обернуться хорошо. За углом, близ Вестоу-Хилл, у тротуара стоял черный автомобиль. Майкл подошел к нему, посовещался с водителем, после чего распахнул дверцу, приглашая Мелиссу сесть в машину.

– Куда мы едем? – поинтересовалась она, хотя уже начинала получать удовольствие от этой таинственности, начинала вспоминать, и вечер исподволь менялся. Майкл лишь улыбнулся в ответ. Он сел рядом с ней, и они довольно быстро покатили вниз по холму.

У водителя громко играл ритм-энд-блюз. Это был лысый, тучный ганец в черной тенниске; на зеркале заднего вида, приплясывая, развивался ганский флаг. Водитель гнал машину как безумный, вниз и вверх по хрустальным холмам, он пропарывал южные кварталы, словно они – воплощение зла или словно он – трюкач Книвел, словно в его машине не сидят пассажиры. Мелисса опустила голову на сгиб руки Майкла. Мимо летели серые клочки ночной листвы на поворотах Хонор-Оук, вспышки цветущих лип, листья падубов в полукружьях неведомых площадей; шофер знал все эти улочки, березы возникали и исчезали легкими намеками сквозь темноту и скорость, за ними еще деревья, стремительные огни, мазки зелени. Водитель сигналил более медленным машинам, подрезая их под самым бампером. Он дергал на поворотах. Всякое торможение казалось экстренным. Когда он чуть не проскочил на красный свет, Мелиссу швырнуло вперед.

– Нельзя ли помедленнее! – попросила она, перекрикивая музыку.

– Извините, извините. – Он убавил ход, совсем ненадолго, отбивая