он ясно осознавал – с обостренной зоркостью, со всех сторон – все их формы, очертания, размеры, оттенки, оливковых и коричневых, высоких и миниатюрных, всех теплых и соблазнительных женщин мира. Он отступал к началу альбома Джона Ледженда. Он откатывался на юношескую, предмелиссовую стадию своей жизни. К примеру, вот сейчас рядом с ним в автобусе стояла мягкая, пышная, готическая брюнетка с немного жестокими губами, с обильными темно-розовыми тенями вокруг глаз. Он невольно заметил ее подрагивающее фарфоровое декольте, мягкие драгоценные скругления. И он невольно подумал, как она ему напоминает Рэйчел: так выглядела бы Рэйчел, если бы сильнее красилась, хотя он был рад, что она так не делает. Он надеялся, что Рэйчел будет сегодня на корпоративном ужине. Рэйчел считала его привлекательным.

По статусу ресторан почти соответствовал «Рицу». Компания «Фридленд Мортон» пустилась во все тяжкие ради членов правления, среди которых имелись и аристократы – несколько лордов, одна леди, одна баронесса, с повелительными, надменными голосами и наэлектризованными прическами. Майкл никогда не знал, что сказать этим людям. Они словно принадлежали к другому биологическому виду – притом что имели общее с ним подданство, – и он всегда чувствовал себя чересчур заметным и в то же время незначительным в их мночисленном присутствии. Обычно он скользил по краю этих мероприятий, ощущая себя слишком высоким и черным для того, чтобы располагаться в середине. Он находил какого-нибудь приятеля или уютную группку – и болтал с ними в уголке, приняв свою позу завсегдатая коктейльных приемов: ладони сведены вместе (и поэтому слегка напоминают ладони священника), голова немного опущена, ступни стоят ровно; он всем своим видом показывал, что контролирует ситуацию и совершенно спокоен внутри, что он отважен, энергичен и мудр. Подходя к ресторану, Майкл проверил, расправлены ли у него лацканы, заправлена ли рубашка, достаточно ли гладки и увлажнены ладони, – при этом гадая, как и всегда в таких случаях, будет ли он единственным чернокожим в помещении. Даже не верится: полярные шапки тают, кратер вулкана расширяется, Обама, всемирный экономический кризис, и вообще уже давно двадцать первый век – а он все еще задается этим вопросом. Последнее, что он сделал, перед тем как войти: выключил айпод. А потом решительно шагнул внутрь, готовый ко всему.

По одну сторону тянулись столы, накрытые белыми скатертями. По другую сторону, там и сям, стояли группки людей, беседующих с бокалами в руках. Большая люстра под потолком, диваны, яркие картины на стенах, многоголосое бормотание, свойственное вечеринкам без танцев, которое становится тем громче, чем больше гости пьют. Рэйчел тоже была там, в платье из мягкой лиловой ткани с ремнем на талии, и ее длинные волосы падали ей на плечи. Когда она заметила Майкла, они обменялись – он был в этом уверен – тающими взглядами, так что казалось вполне естественным, даже требуемым, подойти поздороваться с ней. И он подошел и сказал ей «привет».

– Привет, – ответила она.

И, как и переглядывание, эти приветствия несли в себе нечто значительное, нечто такое, что требовало дальнейшей реакции, некое ожидание. В частности, он ясно понял, что иногда, глубоко в ночи, она думает о нем.

– Вы знакомы с Майклом? – спросила Рэйчел у двух мужчин, с которыми беседовала: болезненно-желтоватые существа в темных костюмах.

– Нет, – ответили оба, после чего обменялись с ним рукопожатиями.

– Майкл из отдела по работе с клиентами. – Она повернулась к нему, широко распахнув глаза, которые лучились многозначительным «давай смоемся отсюда»; во всяком случае, так он истолковал ее взгляд.

За ужином они сели рядом. Они пили мерло. По другую сторону от Рэйчел располагался Брендан из отдела кадров, а по другую сторону от Майкла – Джанет из бухгалтерии.

– Хорошее вино, – заметила Рэйчел.

До этого они выпили шампанского.

– У тебя такие гладкие руки, – вдруг сказала она, словно готова была к ним прикоснуться.

Брендан покосился на Джанет, а Джанет – на Брендана.

– Тебе надо играть на пианино, – проговорила Джанет.

– Мне все время это говорят, – отозвался Майкл.

– Но ведь правда – с такими руками… Кто сказал, что у мужчины обязательно должны быть грубые мозолистые руки?

Брендан поглядел на свои ладони. На десерт была панна-котта и ликеры, а затем снова вино. Начинало казаться, что все они знают друг друга лучше, чем на самом деле, что Рэйчел – его возлюбленная. В какой-то момент Майкл даже прижался под столом ногой к ее ноге, как это делают в фильмах.

– А знаете что, друзья? – произнес раскрасневшийся Брендан, обращаясь к Рэйчел и Майклу. – Из вас получилась бы прелестная пара. Вам это известно?

О, алкоголь, отраднейший из наркотиков.

– Хочется потанцевать! – сказала Рэйчел.

– И мне тоже! – сказал Майкл.

– Давайте смоемся отсюда! – вскричал Брендан.

Забавно: когда пьешь, вскоре начинает казаться, что место, где ты начал, морально устарело, а ты стал другим. Не совсем Майклом, не совсем Рэйчел, не совсем Джанет или Бренданом, все они вытягивались, удлинялись, соединялись, воодушевлялись, но как-то приглушенно – и вот, покачиваясь, вышли наружу, в те двери, куда недавно вошли, будучи еще собой. В ночное буйство праздничных огней, в позднее уличное движение Мейфэра, оставляя позади членов правления. В итоге они оказались в винном баре на Дувр-стрит, месте для зрелых тусовщиков: здесь множество людей 40–50 лет танцевали в искристых нарядах под диско и живой джаз.

– У нас все занято, – с румынским акцентом заявила густо нарумяненная женщина, дежурившая в дверях.

– Мы не хотим есть. Мы просто хотим потанцевать, – сказала Джанет.

– У нас все заказано, – повторила та.

– Но посмотрите на них, – призвал ее Брендан, имея в виду Рэйчел и Майкла. – Они только что поженились. Приехали сюда аж из Лестера.

В этот момент бар покинула целая толпа народу, и хостес впустила их. Они спустились по сверкающим, дискотечным ступенькам, фальшивые новобрачные минутку даже подержались за руки, и все время, пока они были там, Майкл даже не думал о Мелиссе, если не считать того момента, когда он, ожидая у барной стойки, почувствовал усталость и внезапно затосковал по ней. Он представил, как возвращается домой, в тихий дом среди тихой ночи, и она ждет его в своем капучиновом пеньюаре, читая Хемингуэя, улыбаясь словам, и он войдет в красноту их спальни, она отложит книгу, поднимет руки, и он подчеркнет миниатюрность ее грудной клетки, положив на нее голову. Вернувшись на танцпол с очередной порцией коктейлей на всех, он невольно сравнил их, Рэйчел и Мелиссу: у Мелиссы грудь меньше, у Рэйчел больше; у Мелиссы ступни меньше, у Рэйчел больше, и в танце они движутся не так, как Мелиссины. Ему нравилось танцевать с Рэйчел, в ушах у него раздавался Ледженд, пел ему о слабости его натуры,