Она мечтала о Лютовиде. Просто быть рядом с ним. Ни женой, ни невестой, а женщиной, которой дозволено к нему прикоснуться. Она желала испить обжигающий жар его губ, ощутить твердость рук. Дотронуться до каждого шрама на смуглой коже. Ей было надобно всего лишь существовать в его жизни. Чтобы к ней он приходил уставшим или раненым. Чтобы к ее губам тянулся за поцелуем. Чтобы с нежностью и страстью смотрел только на нее одну. Бережно охраняя ото всех тайну, Мельца тонула в безжалостных грезах о своем атамане. В мечтах он принадлежал только ей. Любил ее. Желал. Стремился. Подслушанной перед свадьбой сестры болтовни с лихвой хватило, чтобы погрузиться в вихрь развратных фантазий о ворожейнике. Больше Мельца не боялась – она жаждала. Вспоминая, как горел взгляд атамана при их прощании, Мельца корила себя в трусости. Почему сама не поцеловала его? Почему не осмелилась узнать, каково это – испытать прикосновение губ человека, в котором нуждаешься? Не против воли.

Когда же Лютовид появился в Черен Пяске, она подумала, что сошла с ума. Так погрузилась в свои мечты, что видит ворожейника в каждом встречном. Но это действительно был он. Правда, немного другой, изменившийся. Мечты оказались сильнее воли, сильнее рассудка и здравого смысла, потому и не смогла она прогнать его нынче ночью.

От воспоминаний о том, что он с ней творил, сразу же стало слишком жарко. В животе разлилась странная тяжесть, а там, внизу, – тянущая боль. Грезы не желали уходить, и Мельца сдалась на их милость, признавая поражение. Она обернулась и поискала взглядом Лютовида. В окружении панов и самых смелых панн, он стоял у водной кромки и пристально смотрел на нее. Между ног стало влажно. Кровь прилила к щекам. Мельца не смогла сдержаться, не смогла отвести взгляд. Она закусила губу, судорожно сжала в кулаке холодную полу плаща. В атамановых глазах полыхнул огонь. Он знал, о чем она думает… И да простит Созидатель ее грехи, но Мельца хотела, чтобы он понял: она жаждет еще. Чтобы он забрал ее с берега, спрятал ото всех и повторил то, что делал ночью. Все свечи в фонарях и факелы вспыхнули ярким синим пламенем. Украшающие берег панове испуганно ахнули, загомонили, а Мельца замерла. На впавших щеках Лютовида горел лихорадочный румянец, и даже отсюда ей было видно, как по его виску стекает капля пота. Между ног она почувствовала новый прилив влаги. Как же мокро… Несмотря на студеный ветер, тело покрылось испариной. И, словно в довершение ее мук, шелковистая влага потекла по внутренней стороне бедра. Мельца резко отвернулась – аж голова закружилась. Извинившись перед другими паннами, она устремилась в сторону пещер. Ничего, потом соврет, что голова болит. Но сейчас ей необходимо побыть одной: без маячащих перед глазами слуг, без расспросов тетушки, без людского гомона. Пробегая по берегу, она слышала лишь скрип песка под ногами да стук собственного сердца. Возле пещер не было ни фонарей, ни шестов с факелами. Здесь клубился густой серый туман. Он должен был надежно скрыть Мельцу от чужих глаз и даровать необходимое уединение. Справа слышался шум невидимого моря, слева – завывание ветра средь камней. И вправду: не то ведьмин смех, не то рыдания призрака. Почти на ощупь Мельца пробиралась к последней, самой дальней пещере. В висках застучало, из узкого хода вырвался порыв воздуха, и, будто чей-то шепот, под подошвой сапог захрустели ракушки. Страх и предвкушение заставляли кровь стучать в висках. Она коснулась ладонью влажного шершавого камня и едва не вскрикнула, почувствовав спиной твердую грудь. Горячее дыхание опалило огнем ухо и шею, щетина кольнула кожу. Сильные руки мягко втолкнули ее в пещеру, и Мельца покорно вошла, утонув в таинственном мраке. Не успела она обернуться, как Лютовид обхватил ее плечи и прижал к отвесной стене.

– Я у тебя нынче ночью кое-что позабыл. Вернешь мне?

Его взгляд был совершенно сумасшедшим, не человеческим. Только огонь и безумие. Вдруг повсюду вспыхнуло пламя, и Мельца на секунду зажмурилась. Неизвестно откуда взявшиеся в пещере свечи горели нереальным бирюзовым полымем.

Лютовид упал на колени, словно молясь ей, и грубо задрал вверх платье и плащ. Мельца же, потеряв всякий стыд, покорно расставила ноги шире, не зная, как умолять его о большем. Но слова и не надобны оказались. Обжигающие ладони впились в ее бедра. Пальцем Лютовид собрал скользящую вниз капельку и слизнул, хрипло застонав.

– Думал, умру, если не попробую тебя снова.

Мельца вцепилась в его волосы, притягивая к лону, едва сдерживаясь, чтобы не приказать ему.

– Я тоже думала… Что умру… Если не попробуешь…

В его глазах заплясали яркие оранжевые искры. Завороженная Мельца не могла отвести взгляд. Как же он красив, ее атаман. От того, что стоял перед ней на коленях, Мельца возбудилась еще больше. Она не могла уже терпеть, чувствуя, как медленно из ее лона стекает влага.

– Сделай, как вчера…

Он подхватил ее под попу и усадил на высокий каменный выступ, заставив согнуть ноги в коленях и упереть в самый край. Мельца запылала от стыда, попыталась опустить их вниз, свести, но Лютовид не дал. Он ввел в ее лоно два пальца и начал быстро двигать рукой. Мельца громко застонала, почувствовав грубоватое вторжение, странную наполненность внутри, растяжение. И жажду большего… Не контролируя себя, она подалась вперед, насаживаясь на его пальцы.

Лютовид вдруг оставил ее и посмотрел прямо в глаза. Так тяжело, будто видел насквозь, будто желал сжечь. Но она и так уже горела. И сгорит совсем, если он не продолжит.

Хриплый голос – раскат грома и одновременно змеиное шипение – послал по телу дрожь:

– Я никуда тебя не отпущу. И никому не отдам.

Мельца не понимала, как можно о чем-то думать, когда тело пылает в огне, а разум наполнен ворожейным дымом. Но тихий мрачный шепот, сорвавшийся с его губ, достиг сознания. Какой же он глупец, коль думает, что нужен ей кто-то другой.

– Ты мой единственный господарь. Только тебе принадлежу.

Ее губы произнесли это раньше, чем сердце успело предостеречь: «Погоди! Не дари ему себя! А вдруг уйдет? Вдруг оставит? Попользуется и выбросит…». Но беда в том, что она и на это была согласна, лишь бы хоть на жалкие мгновения заполучить атамана себе. Познать его тайны и страхи. Выведать секреты его души и тела. Быть его опорой, поддержкой. Той, кто выслушает, как тяжело у него на душе, и утешит.

Страшный шепот Лютовида пронесся эхом по пещере:

– Я не смогу без тебя. Больше не выдержу. – Сказал и вырвал ее наивное сердце с корнем.

– Тогда делай со мной все, что пожелаешь.

Она обхватила его ладонь и поцеловала прямо в то место, где зияли две алых раны. На его коже, рядом с кровавыми проколами, чернел странный узор, словно рисунок змеиной чешуи. После ее поцелуя он вдруг стал ярче, насыщеннее.

Молча она сползла вниз, едва удержавшись на ватных ногах. В лоне болезненно ныло. Ей хотелось быть наполненной им, принадлежать ворожейнику без остатка. Мельца щелкнула застежкой плаща, и тяжелая ткань упала к ее ногам. Прищурившись, Лютовид внимательно следил за каждым ее движением. Словно загнанный в ловушку дикий зверь. Опасный хищник, которого она осмелилась потревожить. Его грудь тяжело вздымалась, лоб был покрыт испариной, а на скулах горел лихорадочный румянец. По растрепанным ее пальцами волосам лениво скользили огненные блики.