Картинки сменялись и сменялись, наконец пошли длинные просторные палаты с рядами коек, Азазель тут же перепрыгнул в поиске на этаж выше, там уже палаты поменьше, для серьезно больных…

Михаил ухватил его за руку.

– Стой!.. Вон там Синильда!

– Где? – спросил Азазель с недоверием, тут же покачал головой, – ну ты и глазастый… Явно на нее запал по уши… Сейчас позумим, тут еще одна камера должна быть в стене, если пациенты не выковыряли для дома, для семьи…

Он приблизил изображение, Михаил с сильно бьющимся сердцем всматривался в приближающуюся Синильду, понурую и даже сгорбившуюся, словно несет на плечах огромную тяжесть.

Из кабинки лифта вышел врач с бумагами в руках, увидел Синильду и бросился за ней, догнал, ухватил за плечи. Михаил видел, как вытаращенные глаза сверкнули, как у безумного, весь растрепанный и взъерошенный он, вскричал счастливо:

– Я знал, я знал!.. Бывает такое, я читал! В самые критические моменты жизни наш организм может, он такое может!..

Она осторожно сняла его руки со своих плеч.

– Простите…

Он крикнул ей в лицо:

– Ваша сестра совершила чудо!.. Вы со своим спутником дали ей такую жажду жизни, что она совершила невозможное… Такие случаи описаны в медицинской практике, но все равно необъяснимы!

Азазель, что жадно наблюдал за экраном, толкнул Михаила локтем.

– Видишь?

Синильда там на экране спросила с непониманием:

– Доктор?

Он сказал с жаром:

– Раковые клетки в ее теле начали распадаться по всему организму! Иммунная система уже распознает и атакует с великой агрессивностью! Уверен, за эти сутки будут уничтожены все опухоли!.. Вот что значит пробудить к жизни наши нетронутые запасы, которые организм хранит, но так и не использует…

Синильда счастливо вскрикнула и ринулась мимо него в палату. Азазель ругнулся, начал щелкать по клавишам, замелькали комнаты операционных и перевязочных, наконец увидели спину Синильды, что сидит рядом с кроватью и склонилась над спящей девочкой.

Та, исхудавшая еще сильнее, бледная до синевы, с трудом открыла глаза, устало посмотрела на нее глубоко ввалившимися глазами.

– Сестренка…

– Родная моя, – вскрикнула Синильда, – врачи говорят, что ты выздоравливаешь!

Девочка прошептала слабо:

– Мне уже сказали… Это утешение?… Чтобы я верила до конца?

Синильда зарыдала, ухватила ее бледную руку, тонкую, как птичья лапка, начала целовать пальцы.

– Правда! Я сама не верила, но…

Девочка сказала шепотом:

– Это тот… который приходил с тобой?

Синильда воровато оглянулась, быстро прикрыла дверь, прошептала ей на ухо:

– Да… Только никому, хорошо?

– Как он это… сделал?

Синильда шепнула еще тише:

– Неважно, как именно. Жаль, за это дорого заплатит, но ты будешь жить, мое сокровище. Теперь только набирайся сил, выздоравливай, хорошо кушай…

Михаил подумал, что они не могут знать, что ему придется расплачиваться, или же имеют в виду что-то другое, но додумать не успел, хлопнула дверь, вошли врач с медсестрой.

У медсестры глаза тоже вытаращены, как у большой совы, но по нетерпеливому жесту врача остановилась, нехотя вышла в коридор.

Синильда поднялась, Михаил со щемом в сердце видел, как сияет счастьем ее заплаканное лицо.

– Спасибо, огромное-преогромное…

Врач развел руками.

– Моей заслуги почти нет, разве что самую малость. Я тоже убеждал ее бороться до конца, но ваше появление было решающей каплей. Особенно убедительным выглядел ваш спутник… Убедительным и жертвенным.

Синильда спросила шепотом:

– А что он говорил насчет возьми мою жизнь… возьми мое… он жертвовал… он чем жертвовал?

Врач сказал с неохотой:

– Вокруг онкологических больных всегда крутятся всякие экстрасенсы и чудотворцы. В основном мошенники, но есть и религиозные фанатики… Да и вообще близость неотвратимой смерти меняет людей. Даже умные люди, образованные, вдруг уходят в какую-то хрень, буддизмы, йогизм, секты христианские и околохристианские… Как я понял, ваш спутник был уверен, что отдает свою жизнь за жизнь этой девочки. Похоже, он выглядел для вас очень убедительно.

Синильда прошептала:

– Но вы же сами говорите, свершилось буквально чудо? Опухоль исчезла?

– Рассосалась, – признал он. – Если аппаратура не барахлит, а то всякое бывает… Но это всего лишь наша соматика. Да, соматика творит чудеса! Если человек твердо уверен, что выздоровеет, никакая болезнь его не переборет. Хрестоматийный пример: когда Наполеон посещал тифозные бараки со своими солдатами, обнимал и целовал их, призывая бороться с болезнью, его соратники в ужасе топтались у входа, не решаясь переступить порог, а Наполеон отвечал бодро: «Болезнь боится отважных!».

Синильда пробормотала медленно:

– Но он был уверен, что жертвует жизнью…

– Я ж говорю, религиозный фанатик! Хотя в наше дурное время возможно все. Однако будьте с такими поосторожнее. Вреда от них больше.

– Буду, – пообещала она.

Азазель ткнул пальцем в крайнюю верхнюю кнопку слева, изображение погасло, а он повернулся на вертящемся стуле к Михаилу.

– Ну как?

Михаил сказал счастливо:

– Девочка, я уверен, излечилась. Слава Господу, это свершилось, я чувствую.

– Кстати, о правиле семидесяти двух часов, – напомнил Азазель. – Если не будет отыграно взад, через семьдесят два часа дежурный ангел вписывает твое деяние в Книгу Судеб, и оно считается свершившимся. И тогда…

Михаил пробормотал:

– Да-да, можешь не напоминать. Я исчезну. Да свершится воля Творца!.. Я нарушил и готов понести наказание.

– Погоди, – сказал Азазель. – Я совсем не к тому веду, чтобы сунуть гвоздь в твою рану и поковыряться там долго и сладострастно, как мне вообще-то присуще.

Михаил взглянул без интереса, Азазель ощутил, что он уже мыслями там, стоит перед небесным судом и покорно излагает, почему так сделал.

– Не намерен отыграть? – поинтересовался он. – Ну, пойти в госпиталь и придушить ту девчонку? Чтобы не нарушать мировой узор? А то когда впишут огненным пером, не вырубишь топором!

Михаил нахмурился.

– Даже не шути так.

– Это не шутка, – ответил Азазель. – Но если ты готов и смирился, гм… ждем-с… Хотя я бы придушил. Представь себе, вырастет в отвратительную склочную бабу, будет визгливо ссориться с соседями, драться с мужем, бухать…