часто пели дуэтом. У него была лавка по соседству с лавкой ее отца.

– Этот Луиджи Конти… Он оперный певец?

– Нет, рыбак. Но он пел каждый вечер, доставая рыбу из своих сетей. Наряду со многими другим рыбаками. Я и тогда ничего собой не представлял для Анны. А для Верины тем более не представляю. Сын рыбака, чьи руки по локоть в рыбьих потрохах. И ты никогда не убедишь ее в обратном. Ты никогда никого не убедишь… – Лароса говорил прямо, без обиняков, но в его тоне не слышалось и намека на самоуничижение.

– Наверное, она будет удивлена встрече с вами сегодня, – предположила я.

– Она меня не заметит. А если и заметит, то сделает вид, будто не узнала. Иначе разрушится история, которую она про себя сочинила.

Окинув взглядом мое платье, Лароса произнес:

– Красивое. «Сити оф Парис» или «Эмпориум»?

– «Эмпориум».

– Платья из Парижа вы не удостоились, как я вижу.

– Но я…

– Но ведь на ней именно такое, разве нет? – кивнул Лароса на кузину, со смехом флиртовавшую с Джеромом Белденом.

– У вас зоркий глаз.

– Это моя работа – подмечать, где кто стоит, – сказал Лароса. – Отец Белдена занимается добычей серебра, а мать бездельничает. Сейчас она в Лондоне. Вон там – Роберт Криг. Железные дороги. Немного пьян. А там – миссис Мартин Рольфе. Состояние с газового завода, но ее мать пела девушкой в церковном хоре. Так что Верина поднялась по социальной лестнице на ступеньку выше, но до вершины еще не добралась. Пока что второй сорт. Может, третий. Верина будет разочарована. Приготовьтесь к тому, что она бросит в кого-нибудь бутылку шампанского, когда это осознает.

– Второй или третий сорт? – поразилась я.

– Видите миссис Хоффман? Или миссис Маккей? Олрикс где-то здесь… нисходит до нижестоящих.

Ранги и сорта… Теперь я поняла то, чего прежде не понимала – истинную значимость помолвки Голди со Стивеном Олриксом.

– А кто состоит в Клубе почитателей котильона?

– Консерваторы. Ультрасы. Некоторые из них, во всяком случае. Фешенебели, ищущие мужей или жен, – объяснил Лароса и вперил в меня изучающий взгляд: – Я все пытаюсь понять, в каком кругу ваше место.

– Чего тут пытаться? Я из Выскочек. Вы же сами так сказали.

– И, похоже, самая шустрая.

– Что?

– Я сделал такой вывод по вашему купальному костюму. Кстати, вы выглядели в нем прекрасно. И все же… есть в вас что-то такое. Я не знаю, не пойму пока – что. Я нахожу вас загадочной.

Я нахмурилась:

– Боюсь, я вас не понимаю.

– Да, наверное… Насколько хорошо вы знаете Фаржа?

Заинтересованный каким-то своим наблюдением, Лароса обвел взглядом зал и пробормотал что-то себе под нос. Похоже, чтобы лучше запомнить. И это мне напомнило, что он – репортер.

– Мой ответ будет напечатан в «Вестнике»?

– Нет, если вы не захотите.

– Я уже говорила вам. Мой дядя нанял мистера Фаржа проектировать новое здание.

– Я не об этом спрашивал.

– Но мой ответ таков. И вообще… это не ваше дело.

Мои последние слова явно вызвали его интерес. Полные губы Ларосы подернула едва заметная улыбка:

– Верина не начнет петь еще с час. Пока не пресытится чествованием. Пойдемте со мной. Давайте выпьем немного шампанского.

– Почему я должна пойти с вами?

– Потому что вам интересно, почему я вас об этом прошу. Вон официант. Возьмите два бокала, ладно? Я не хочу привлекать внимание к своей персоне. Как я уже сказал вам – прячусь на виду у всех.

Я взяла бокалы и вручила Ларосе один, пока мы выходили в холл, превращенный в галерею. Все стены были увешаны портретами людей в полный рост. Очень классическими, очень богатыми. Громкие разговоры и музыка из бального зала слышались даже в этой галерее, и ощущения, что мы одни, не возникало, тем более, что мимо постоянно фланировали выходившие и заходившие в зал гости – общающиеся, смеющиеся, курящие.

Лароса указал своим бокалом с шампанским на одну из картин. На ней был изображен до смешного серьезный мужчина впечатляющей величины.

– Десять к одному, что ни один из этих людей не связан никаким родством с Андерсонами.

– Но в этом мужчине есть что-то знакомое. Пожалуй, это нос, – возразила я и сделала глоток из своего бокала.

– И живот тоже, – сказал Лароса. – Так что, может, он и одних кровей с ними. Но готов побиться об заклад, что все остальные из простонародья. Родословные ведь можно купить – за соответствующую цену.

– Вы жестоки…

– Разве? А вы знаете, откуда у Андерсонов деньги? – Я помотала головой. –  Спекуляции недвижимостью.

– Они ничем не отличаются от половины жителей Сан-Франциско.

– И еще коррупция.

Я прошла по галерее, рассматривая портреты сильно напудренных женщин в париках и респектабельных на вид бородатых мужчин.

– Вы не выглядите удивленной, – заметил, следуя за мной, Лароса.

– Я ничего не знаю об этих людях.

– Джефферс Андерсон состоит в городском попечительском совете. В него до своей кончины входил и Эдвард Деннехи. Его вы должны знать лучше – как усопшего супруга нынешней любовницы вашего дяди. И сейчас, естественно, ваш дядя тоже стал членом совета.

– А это здесь при чем?

Попивая шампанское, Лароса остановился перед одним из портретов.

– Вы знаете Эйба Руфа, я полагаю? – спросил он, не отрывая взгляда от картины.

Это имя так часто упоминал моя дядя, что я при всем своем желании не смогла бы забыть мужчину с черными завивающимися и уже редеющими волосами, которого видела несколько месяцев назад в «Пэлэсе». Придав голосу беспечной веселости, я процитировала Голди:

– Ничто в этом городе не делается без Эйба Руфа.

Ларос приподнял бровь:

– Вы его знаете…

– Мне известно, кто он.

– Ваш дядя когда-нибудь говорил о нем?

В тоне Ларосы послышалось нечто такое, что заставило меня насторожиться. Мне не следовало забываться в угоду беспечности:

– А почему он должен был мне о нем говорить?

Лароса пожал плечами:

– Я думал, он мог бы, учитывая…

– Учитывая что?

– Ну… ваше положение в семье.

Выражение лица у Ларосы было приятным и милым, но напряжение меня не отпустило. Я снова напомнила себе: дружба с этим человеком была всего лишь плодом моей фантазии. А в действительности я едва его знала.

– На что вы намекаете, мистер Лароса?

– Данте, – поправил меня он. – Мы же – друзья, разве не так, Мэй? Товарищи по такому заведению, как «Коппас», так сказать.

– Тогда почему я не могу избавиться от ощущения, будто вы меня в чем-то обвиняете?

– Я просто удивляюсь. Еще недавно я вас нигде не видел и ничего о вас не слышал, и вдруг – вы