за бардак на столе и вторжение в кабинет! – добавила я, когда молчание Мирона затягивалось.

Было стыдно.

Нет, не так.

Было о-о-очень стыдно!

Я даже представить боюсь, как я сейчас выглядела в его глазах. Глупой, наивной дурой, которой только в куколки в песочнице играть, но никак не работать личной ассистенткой главы многомиллиардного холдинга.

Моя бы воля, сквозь землю бы провалилась. Но она была как никогда прочна у меня под ногами и рассыпаться, пряча меня от пристального взгляда мужчины, не собиралась.

Мысленно я уже начала считать секунды до того, как услышу:

– Ты уволена, Лера.

Но Мирон кивнул и промолчал. Вернулся к рабочему столу, сел в кресло и чуть ослабил галстук. А потом вообще резким движением его снял. Откинул спину и схватил со стола бумаги. Вчитываясь в написанное в документе или, по крайней мере, делая вид.

Я потопталась на месте и, поняв, что меня отпускать не собираются, спросила сама:

– Я могу идти? – тихонько, себе под нос.

– Можешь, – вздохнул мужчина.

Ну, вот и все. Кажется, моя шалость удалась. Документы у Эллы, а история с сережкой прокатила. И вот мне бы сейчас тикать отсюда сломя голову, но ноги идти отказывались.

Просто слишком уж хмурый он был. Взгляд уставший, даже потухший. А на фоне всего мною так бессовестно подслушанного, язык сработал быстрее мозга, и я спросила:

– Что этот… гм… мужчина имел ввиду, говоря про шаткое положение и недовольных акционеров? – даже сделала шаг, ведомая любопытством, по направлению к Троицком.

Мирон вскинул взгляд от бумаг на меня, моментально заставив почувствовать себя не в своей тарелке. Ну, что точно, так это то, что я лезу не в свое дело. Но, как нам известно, мое разумное “я” любит впадать в спячку. А болтливое не унимается:

– Что происходит и чем тебе это грозит?

Мирон вздохнул, откладывая бумаги, встал, обошел свой рабочий стол и присел на его краешек, не сводя с меня своих внимательных глаз. Буквально просканировал с ног до головы и устремил взгляд в самую душу.

Ну, вот и все. Браво, Лера! Сама напросилась. Сейчас тебя пошлют. Сначала уволят, конечно, а потом пошлют. А потом догонят и еще раз уволят. Для верности.

– Происходит? Многим не нравится моя кандидатура в качестве преемника деда. Ты ведь знаешь, что я здесь пока… грубо говоря “И.О”?

– Исполняющий обязанности? Да, Костя, то есть Константин Сергеевич говорил. Что вопрос с тем, кто встанет во главе фирмы, пока не решен. Это тоже знаю.

– Так вот, у меня весьма своеобразный подход, – усмехнулся Мирон. – Я не держу людей просто за выслугу лет. Мне нужен результат, что с фирмами-партнерами, что с сотрудниками. С момента моего назначения многие были уволены, и еще больше было расторгнуто контрактов со старыми дедовскими “друзьями”, – поморщился Мирон на последнем слове, – которые за счет его фирмы неплохо наваривались. Это не понравилось акционерам. Они вообще не любят кардинальных перемен. И теперь спят и видят, что во главе компании окажется мой двоюродный братец. Теперь всячески, где могут и не очень, вставляют палки в колеса.

– Грубо говоря, тебя пытаются выжить?

– Ну, если совсем грубо, – дрогнул уголок губ мужчины в улыбке.

– Еще и журналисты… – ляпнула я задумчиво, отводя взгляд.

– Да, Лер-р-ра… – протянул Мир, заставляя меня снова посмотреть на него, – еще и журналисты с какого-то перепугу решили, что у меня есть какая-то страшная тайна, и сочли своим долгом ее узнать и сообщить общественности.

– А нет?

– Что?

– Тайны? – ляпнула и тут же прикусила язык. Ох, зря я это спросила! Сильно-сильно зря. Мой взгляд моментально стал испуганным, а сердце снова сорвалось в галоп. Я просто мастер проколов!

– Сильно расстроишься, если скажу, что “нет”?

– А почему я должна расстроиться? – искренне не поняла вопроса. Только если… Троицкий не в курсе того, что я журналистка. Если он знает – это все меняет. Но как? Эллочка клятвенно обещала, что все подчистили.

Так, главное держать лицо, Совина! Только без паники.

– Меня твои… ваши тайны мало интересуют, – пожала я плечами, стараясь, чтобы это выглядело беззаботно. Уже открыла рот, чтобы сказать, что у меня и своих предостаточно, но не успела. Мирон опередил, ошарашив таким простым и одновременно таким сложным вопросом:

– Поужинаешь со мной?

Заставив окончательно растеряться.

– Я ему отказала, – прошепталаа я в трубку сокрушенно, жалуясь Соньке.

Время на часах подбиралось к девяти вечера. Я сидела в своей скромной уютной однушке на диване, плотнее кутаясь в махровый плед, и невидящим взглядом таращилась на зажатый в руке полосатый тест.

Вздоха сдержать не получилось. Воздух со свистом вылетел сквозь мои плотно сжатые зубы, прекрасно демонстрируя мое внутреннее состояние негодования.

Лера-Лера…

– Почему? – удивилась подруга искренне. – Это же просто ужин?

– Это не просто ужин.

– Может, узнала бы Мирона чуть ближе, – словно не слыша меня, продолжила Сонька, – почву, так сказать, прощупала, поняла, что к чему и что из себя представляет Троицкий. А там и до признания недалеко...

– О чем вообще тут говорить, Сонь? Буквально за полчаса до его приглашения я поступила очень и очень плохо! Я не то, что ужинать, в глаза ему смотреть теперь не могу. Чувствую себя последней гадиной. Той самой змей, которую на груди пригрели, приласкали, еще и накормить хотели! – фыркнула я. А потом снова был вздох. Тяжелый. Вобравший в себя вселенскую печаль.

– Ну, так-то да, – не стала меня разубеждать подруга, – я тебя могу понять. И тебе пора что-то с этой твоей стервой редакторшой решать.

– А знаешь! – откинула я плед, подскакивая на ноги и решительно заявляя, – ты права, Соня! Сколько можно? Я больше так не могу!

– Как так?

– Врать ему не могу. Мирону. Тем более, сейчас, когда я оказалась в положении. Элла – тоже человек и должна меня понять.

– Вот насчет того, что она человек – я лично сильно сомневаюсь, Совина! – усмехнулась собеседница. – Поэтому даже не вздумай говорить ей, что беременна! И уж тем более, от кого!

– Ладно, не буду. Ты права, – задумалась я, прохаживаясь вдоль своей небольшой гостиной. – Но поговорить я с ней должна, – заявила, активно размахивая свободной рукой, – и чем быстрее, тем