class="p1">Фома храбро сражался во время всего похода во главе рыцарей, составлявших его свиту, но король предусмотрел для него иную деятельность. По смерти Теобальда он тотчас заставил кентерберийских монахов избрать Бекета архиепископом. Скоро обнаружилась и цель, которую преследовал Генрих II этим назначением. Король предложил епископам, чтобы всякий клирик, изобличенный в преступлении, лишался сана и передавался в суды короля. Судебные реформы Генриха I ограничили значение местных феодальных судов, и единственное крупное отступление от системы, сосредоточивавшей всю юрисдикцию в руках короля, представляли церковные суды, созданные Завоевателем, с их исключительным правом суда над духовным сословием — другими словами, над всеми образованными людьми королевства. Епископы соглашались, но сопротивление оказал именно тот прелат, которого король выдвинул для проведения своих планов.

С момента своего назначения Фома отдался обязанностям нового звания со всей страстностью своей натуры. При первом извещении о намерении Генриха II он со смехом указал на свое нарядное платье, говоря: «Красивый костюм избрали вы для главы ваших кентерберийских монахов»; но однажды став монахом и примасом, он быстро перешел от роскоши к аскетизму. Еще будучи министром, он противился планам короля и предсказал их будущую вражду: «Вы скоро возненавидите меня так же сильно, как теперь любите, — сказал он, — ибо я никогда не соглашусь с Вашими притязаниями на безграничную власть над церковью». Благоразумный человек мог сильно сомневаться в разумности устранения единственного прикрытия, защищавшего веру и образование против деспота, подобного Рыжему королю, и в глазах Фомы церковные привилегии составляли часть священного наследия церкви. Он остался без поддержки; папа Римский советовал ему быть уступчивее, епископы покинули его, так что наконец Фома вынужден был принять постановления, составленные на соборе в Кларендоне. Король ссылался на древние обычаи королевства, и для установления их было созвано собрание в Кларендоне, близ Солсбери. Доклад, представленный епископами и баронами, и образовал свод «Кларендонских постановлений», большинство которых только восстанавливали систему Вильгельма Завоевателя. Выборы каждого епископа или аббата должны были происходить в присутствии королевского чиновника в королевской капелле и с согласия короля. Избранный прелат еще до посвящения должен был принести присягу королю и получить от него во владение земли в качестве лена, подлежащего всем феодальным повинностям. Ни один епископ не имел права выехать за границу без разрешения короля. Ни один из высших вассалов или королевских чиновников не мог быть отлучен от церкви, а его земля — подвергнута интердикту без согласия короля.

Новыми в этих постановлениях были лишь статьи, касавшиеся вопроса о подсудности духовенства. Королевскому суду было предоставлено право решать вопрос, какие из спорных между светскими и духовными лицами дел лежат в компетенции духовных и какие — светских судов. Королевский чиновник должен был присутствовать при разборе дел в духовных судах, дабы эти суды не выходили из пределов предоставленной им власти, и признанный виновным клирик тотчас же предавался в руки гражданских властей. При отказе в правосудии от суда архиепископа позволялось апеллировать к суду короля, но никто не мог апеллировать к папе Римскому иначе как с согласия короля. Право убежища, которым пользовались храмы и церковные дворы, было отменено, поскольку оно касалось имущества, а не личности.

После упорного сопротивления примас дал, наконец, согласие на эти постановления, но скоро взял его назад, а дикая злоба короля дала ему случай одержать над ним нравственную победу. Против него выдвинули ложные обвинения, и несколько месяцев спустя, на соборе в Нортгемптоне, все убеждали Фому смириться, так как опасность грозит самой его жизни; но именно в присутствии опасности и проявилось его мужество во всем своем величии. Взяв в руки свой архиепископский крест, он явился в королевский суд, протестовал против права баронов судить его и апеллировал к папе Римскому. Крики «Изменник! Изменник!» сопровождали удаляющегося архиепископа. Примас обернулся и гордо сказал: «Будь я еще рыцарем, мой меч ответил бы на это подлое оскорбление».

С наступлением ночи Фома бежал переодетым и через Фландрию пробрался во Францию. В течение шести лет шла упорная борьба: в Париже и в Риме агенты обеих сторон интриговали друг против друга. Генрих II унизился до изгнания из Англии родственников примаса и угрозы конфисковать земли цистерцианцев, чтобы принудить монахов Понтиньи отказать Фоме в убежище, а Фома выводил из терпения своих друзей, расточая отлучения от церкви и упорно повторяя оскорбительное ограничение: «Если это не будет противоречить чести моего сана», — ограничение, на деле уничтожавшее королевские реформы. Папа Римский советовал ему быть уступчивее, французский король на время лишил его своей поддержки, сами его друзья пошли наконец на уступки. «Встань, — сказал иронически один из них, когда его лошадь споткнулась на дороге, — спасая честь церкви и моего сана».

Но ни уговоры, ни бегство друзей не могли поколебать твердости примаса. Под страхом папского отлучения Генрих II решился на коронацию своего сына архиепископом Йоркским, вопреки привилегиям Кентербери; но успехи в Италии развязали папе Римскому руки, и угроза интердикта заставила Генриха II выказать притворную покорность. Архиепископу, после примирения его с королем в Фретевале, было позволено в 1170 году возвратиться, и жители Кента встретили его радостными приветствиями, когда он въезжал в Кентербери. «Это Англия», — сказал ему один из клириков, увидев белые утесы берегов. «Не пройдет и пятидесяти дней, как тебе захочется уехать оттуда», — мрачно заметил Фома, и это предсказание показало, как он понимал Генриха II.

Теперь он был во власти короля, и от имени молодого Генриха II уже были посланы приказы об аресте, когда четверо рыцарей, возбужденных страшным взрывом гнева их повелителя, переплыли пролив и проникли во дворец архиепископа. После бурных переговоров с ним в его комнате они вышли, чтобы взять оружие. Клирики увлекли Фому в собор, но когда он подошел к лестнице, ведущей на хоры, то его преследователи ворвались в храм из боковых коридоров. «Где, — закричал Реджиналд Фитцурс во мраке полуосвещенного собора, — где этот изменник Фома Бекет?» Примас смело вернулся назад. «Я здесь, — отвечал он, — но я не изменник, а служитель Божий», и, спустившись по ступеням, он прислонился спиной к колонне и встретил своих врагов.

Вся храбрость, весь пыл прежней рыцарской жизни, казалось, ожили в Фоме, когда он отражал угрозы и требования нападавших. «Ты наш пленник!» — закричал Фитцурс, и четверо рыцарей схватили архиепископа, чтобы вытащить его из церкви. «Не трогай меня, Реджиналд, помни, сводник ты этакий, что ты клялся мне в верности!» — воскликнул примас и оттолкнул его изо всех сил. «Бей, бей его», — закричал тогда Фитцурс, и один удар за другим повергли Фому на землю. Слуга Ранульф де Брок рассек мечом