одном из островов посреди реки и крепкой башней, построенной в долине Гамбона, тогда непроходимом болоте. В углу между этой долиной и Сеной, на известковой горе, соединенной с главной возвышенностью только узким перешейком, над рекой на высоте 300 футов возвышалась главная крепость. Внешние укрепления крепости и стены, соединявшие ее с городом и палисадником, большей частью исчезли, но время и рука человека мало коснулись главных укреплений — глубокого рва, высеченного в твердой скале, с вырубленными по его бокам казематами, узорчатой стены цитадели, огромной башни, возвышавшейся над темными кровлями и скученными постройками деревни Les Andelys. Даже теперь среди развалин крепости мы можем понять торжествующий возглас царственного строителя, когда он увидел ее, поднимающейся к небу: «Как прекрасно мое детище, хотя ему всего один год!»

Беспрепятственное покорение Нормандии после сдачи замка Шато-Гайяр доказало потом проницательность Ричарда; но в его характере проницательность и дальновидность соединялись с наклонностью к грубому насилию и полным равнодушием к честности. «Я взял бы этот замок, если бы даже его стены были из железа!» — в гневе воскликнул Филипп II, узнав о его постройке. «Я отстоял бы его, даже если бы стены его были из масла», — вызывающе отвечал Ричард. Земля, на которой была построена крепость, принадлежала церкви, и архиепископ Руанский за ее захват наложил на Нормандию интердикт. Король встретил это насмешками и плел интриги в Риме до тех пор, пока интердикт не был снят: также он обратил мало внимания и на смутивший его придворных «кровавый дождь». «Если бы ангел с неба повелел Ричарду оставить его дело, говорил беспристрастный наблюдатель, — то и на это он ответил бы проклятием».

Двенадцатимесячная упорная работа действительно так укрепила границы Нормандии, что Ричард мог нанести Филиппу II давно задуманный удар. Не хватало только денег, и король со всей жадностью своего рода отнесся к толкам о сокровище, найденном на полях Лимузена. Говорили, будто барон Шалюс нашел двенадцать золотых рыцарей, сидящих вокруг золотого стола. Во всяком случае, там был клад, который и привлек Ричарда к стенам замка. Но последний упорно держался, и жадность короля перешла в дикие угрозы; он клялся перевешать всех мужчин, женщин и даже грудных детей. Среди этих угроз пущенная со стены стрела повергла его наземь. Он умер так же, как и жил, обуреваемый дикой страстью, удерживавшей его в течение последних семи лет от исповеди опасением того, что его заставят простить Филиппа II; в то же время он с царским великодушием простил поразившего его стрелка.

С его смертью анжуйские владения распались на части. Иоанн был признан королем Англии и Нормандии; герцогиня, его мать, обеспечила ему также Аквитанию; но Анжу, Мен и Турень присягнули Артуру, сыну его старшего брата Жоффруа, покойного герцога Бретани. Артуру повредило честолюбие Филиппа II, защищавшего его интересы; анжуйцы восстали против французских гарнизонов, при помощи которых Филипп II действительно подчинил себе область, и Иоанн был признан наконец государем всех владений своей семьи. Возобновление войны в Пуату оказалось роковым для соперника: застигнутый под стенами Мирбо быстрым маневром короля, Артур в качестве пленника был отвезен в Руан и там убит, как думали многие, самим его дядей.

Это грубое насилие сразу же вызвало восстание французских провинций, и в то же время Филипп II двинулся прямо на Нормандию. Легкость ее завоевания может быть объяснена лишь полным отсутствием сопротивления со стороны самих нормандцев. За полвека до того появление французов в стране заставило бы всех крестьян, от Авранша до Дьеппа, взяться за оружие, а теперь город за городом сдавались по первому требованию Филиппа II, и едва завоевание окончилось, как Нормандия стала одной из преданнейших провинций Франции. Многое здесь объясняется мудрым либерализмом, с которым Филипп II отнесся к притязаниям городов на свободу и самоуправление, а также превосходными силами и военным искусством, с каким было совершено завоевание.

Но полное отсутствие всякого сопротивления проистекало из более глубоких причин. Для нормандцев завоевание было переходом от одного иностранного властителя к другому, из которых Филипп II был даже ближе, чем Иоанн. Между Францией и Нормандией было много лет как вражды, так и дружбы; Нормандию и Анжу разделяло столетие жесточайшей ненависти. Сверх того, подчинение Франции было лишь осуществлением зависимости, давно уже существовавшей: Филипп II вступил в Руан как сюзерен нормандских герцогов; между тем подчинение анжуйскому дому было самым унизительным подчинением равному. Сознавая такое настроение нормандцев, Иоанн вынужден был отказаться от всякого сопротивления после неудачной попытки освободить замок Шато-Гайяр, с осады которого Филипп II и начал свое вторжение.

Искусство, с которым были задуманы сложные маневры для его спасения, доказало военную ловкость короля. Силы осаждавших были разделены Сеной на две части, из которых большая находилась в низине, у изгиба реки, а другой отряд был переправлен через нее для занятия Гамбонской долины и истребления припасов в окрестностях. Иоанн и предполагал разрезать французскую армию пополам, разрушив понтонный мост, служивший единственным средством сообщения между обоими отрядами, а затем напасть со всеми силами на французов, расположившихся в излучине реки и не имевших другого выхода, кроме моста. Если бы нападение было совершено так же искусно, как задумано, то оно привело бы к гибели Филиппа II; но оба натиска не были произведены в одно и то же время и поэтому были последовательно отражены.

Неудача сопровождалась полным распадом военной системы, при помощи которой анжуйцы удерживали Нормандию: казна Иоанна была пуста, и его наемники перешли к неприятелю. В отчаянии Иоанн обратился с воззванием к населению герцогства, но было уже слишком поздно: бароны договаривались с Филиппом II, города не могли сопротивляться французам. Отчаявшись получить содействие Нормандии, Иоанн отправился за море искать его, столь же напрасно, в Англии, но с падением замка Шато-Гайяр после его храброй защиты вся провинция без сопротивления перешла в руки французов.

В 1204 году Филипп II с таким же поразительным успехом обратился на юг: Мен, Анжу и Турень подчинились ему без особого сопротивления, а после смерти Элеоноры их примеру последовала и большая часть Аквитании. Уцелело немногое, кроме области к югу от Гаронны; из властителя огромной империи, простиравшейся от Тайна до Пиренеев, Иоанн сразу превратился в короля одной Англии. С падением замка Шато-Гайяр решилась и судьба Англии; грандиозные развалины на высотах Les Andelys тем и интересны, что представляют собой падение не только крепости, но и всей системы. С мрачной башни и разрушенных стен замка мы видим не только прелестную долину Сены, но и поросшую осокой равнину Реннимида.