Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Колючкин, давай поспим чуточку. У тебя же зимой спячка, неужели совсем не тянет вздремнуть?
Ёжик пошебуршал, покрутился и улёгся, наконец. Прилегла и я...
...{ — Прости меня, Жень! Прости! Но ты сама виновата, кто только тебя водить учил! Прости! А-а-а-а!... }
В ушах ещё звенел этот крик, когда я открыла глаза. Было еще совсем рано: не суетилась прислуга, не плыл по коридорам ароматный дух свежевыпеченного хлеба. Дом и его обитатели спали, и только противный топот маленький когтистых лапок переворачивал мои представления о физических способностях ежей. Но сейчас не об этом были мысли. Значит, сшиб Женьку с трассы Славик. Зачем он гнался за ней? Почему бросил на месте аварии, как посмел убежать, оставив человека и даже собственную машину в вечернем лесу?
Впервые я задумалась о том, как Женя жила всё это время после нашего раздвоения. Что происходило в её, а, значит, и в моей жизни? Ответов, конечно же, не было, но теперь груз отчаяния и вины придавил голову: там, за этим чёртовым порталом остался папка. Как теперь он, как переживёт смерть дочери? Как я буду жить здесь, понимая, что страдает он?
Мстислав прав, нужно как можно быстрее добраться до Кощея и вытребовать исполнение желания.
Одевалась я споро, благо навык теперь имелся. Доела остаток ужина, завернула ежа в тряпку, засунула за пазуху, неприятно морщась от уколов растопырившихся иголок. Внутри росло чувство, что всё делаю правильно, что именно сейчас и нужно идти.
В тереме скрипело всё — половицы, ступени и большая, запертая на неподъемный засов дверь. Казалось, что грохот стоит на весь дом и сейчас разбудит людей, но, постояв на крыльце несколько секунд, я не услышала шума и тихо спустилась во двор. Лошадей запрягать я не умела, так что идти к Моревне пришлось пешком.
За воротами я растерялась — предутренний сумрак пугал, напоминая о волках и разбойниках. Больно колясь иголками, за пазухой заворочался ёж, и я вынула его, удивившись всё еще заметному свечению. Обернулась на шум больших крыльев: На конёк ворот присела серебристая сова, флегматично моргнувшая огромными глазами.
— То есть, вы вроде как проводники? — повинуясь импульсу, я поставил ёжика на утоптанный снег, — тогда ведите!
Сова летела, а ёжик, будто не замечая холода и не боясь отморозить лапы, мчался вперёд так быстро, что я совсем скоро начала немного задыхаться. Они вели меня в чащу, где всё еще царила тьма, где под лапами елей мерещились горящие волчьи глаза, и потому я старалась не смотреть по сторонам, и всё же, увидев домик, высоко поднятый от земли на толстом бревне со странным рисунком, от неожиданности вскрикнула.
— Это что? — рассматривала я маленький, потемневший от времени сруб под двускатной крышей. — А где дверь? Или окно хотя бы?
Круглая голова совы отвернулась на 90 градусов, ёжик просился на руки, цепляя лапками подол юбки, и укладывая его за пазуху, я пыталась сообразить, куда же привели меня посланники Марьи. Ни знаков, ни намёков.
— Ну, ладно, вспомним народное творчество! — откашлялась я и, порывшись в памяти, негромко произнесла: — Избушка, избушка, повернись к лесу задом, а ко мне передом?
Домик на деревянной ноге не шевельнулся.
— Ладно, "сезам, откройся" явно не прокатит, как там еще было? Избушка, избушка, встань по-старому, как мать поставила?
Тишина.
— Ребят, ну так нельзя! Давайте как-то решать вопрос, я же замерзну!
Рискнула обойти домик, который в сумерках казался очень мрачным. Подошла поближе к столбу, на котором он держался — искусная резьба покрывала всю поверхность некогда могучего ствола. Неизвестный мастер методично и, видимо, очень долго трудился над чешуйчатым рисунком. Я скинула рукавицу и приложила ладонь к дереву. Вся конструкция неожиданно вздрогнула. Да, именно так, как живое существо! Раздался противный скрип, и домик начал поворачиваться вокруг своей оси, при этом медленно опускаясь вниз по столбу.
Когда сруб оказался на уровне моих глаз, в стене уже зиял чёрный непроглядный проход, в который я уверенно и без всякого страха шагнула.
Шла сквозь мглу долго, пока не уткнулась в большую знакомую дверь — такая же была в земляном коридоре под избой Лешака. Надо было бы, конечно, постучать, но не хватило ума. А потом я и вовсе замерла, ошарашенная увиденным: посередине уже знакомой мне “лаборатории” Моревны стояла огромная кровать, окружённая догорающими в больших железных поставцах факелами, на которой занимались любовь Марья и ее законный супруг.
Ну невозможно было сразу отвести взгляд от этого сплетения прекрасных тел, от растёкшегося по простыням и подушкам водопаду волос, от сильных рук, крепко держащих влажное женское тело.
— Извините, — проблеяла я, и два красивых лица разом повернулись ко мне. — Не знала, что у вас тут…
Марья громко засмеялась, запрокидывая голову и демонстрируя мне безупречный ряд зубов. Иван — княжий сын ругнулся неизвестными науке словами и натянул на себя и жену одеяло.
— Ранёхонько-о ты поднялась, не ждала! — всё ещё потешалась над моим нелепым положением Моревна, а потом хлопнула в ладоши, и чудесный, украшенный потрясающим узором из цветов полог упал вниз, скрывая кровать от моих глаз.
Вскоре из-за завесы показался Иван, одетый в вышитую рубаху и штаны, он, не глядя в стороны, натягивал сапоги и, обогнув мой остолбенелое тело, исчез в проходе за спиной.
Моревна выплыла из алькова в красивом халате, перехваченным шелковым шнуром с длинными кистями. Ее роскошные волосы были распущены, на щеках играл румянец, и вся она была так томна и очаровательна в своей неге, что мне стало немного завидно ее женскому счастью.
— Садись, коли пришла, — Моревна села напротив, с хрустом закусив совершенно свежее зелёное яблоко, которому взяться посреди зимнего леса было неоткуда. — Стало быть, поняла?
— Нет, — честно призналась я, — это всё ёжик, — и достала из-за пазухи зверька, — вот.
Колючий топотун быстро подбежал к хозяйке, привстав на задние лапы, попросился на руки. Моревна посадила питомца на колени и, откусив большой кусок яблока, протянула ёжику.
— Место твоё тут, кровное место, пращурами нагретое, бабками уготованное. Кликуши скоро не в чести станут, ну да пока мы в силе, а там видно будет. Смертыньку видела свою?
— Видела.
— Уразумела, что дороги назад нет?
— Уразумела.
— Боязно?
— А тебе не боязно было бы? Там отец у меня,