— Не знаю, — вдруг сорвался в крик товарищ по несчастью. — Не знаю! У меня мама болеет, батя не вытянет её один! А может, ее и нет давно, а я...

— Не ори на меня, ублюдок!

— Сама не ори, дура! Вставай давай, корова, шевелись, думай, ходи! Разлеглась она тут, понимаешь! Сдохнуть хочешь?

— Хочу!

— Ну и дохни, только напоследок… — он рванул ворот моей рубашки и впился губами в шею.

Кусал, сжимал грудь, что-то бессвязно шептал, но тело оставалось холодным, словно кусок льда. Ни гнева, ни вожделения, ни просто возмущения.

Славка грязно выругался и толкнул меня на подушку.

— Ну и чёрт с тобой. Сам Кощея найду. Вынюхаю, выслежу… — Что? — опять заорал он, обернувшись к приоткрывшейся двери.

Испуганное лицо служанки ещё больше побледнело:

— Волче кабанчика принёс, велели надысь позвать.

— Велел-велел, — Славка вдруг успокоился и странно посмотрел на меня. — Охотничек твой пришёл проверять, не съели ли тебя здесь, да?

— Не знаю. Да и не мой он.

— Твой-твой, глаза у меня пока на месте. Может, встретишь друга сердечного?

— Не хочу…

— Не хочешь… Лады.

И снова осталась одна. Выплакивать больше было нечего — слёзы иссякли, но вместе с ними ушло всякое желание чего бы то ни было.

— Горюха…

Я дёрнулась как от удара: в простенке, боясь переступить порог, стоял серый Волче. Он мял шапку в руках, перегораживая широкими плечами дверной поход. Как быстро оправился от смерти Малуши — огурец огурцом... Ну да что ему, сам-то жив.

— Чего пришёл?

— Проведать. Баяли люди, хвораешь ты, должно простыла.

— Да, захворала, а от твоего вида еще тошнее стало.

— Я вот тебе, — Волче полез за пазуху и достал полотняный мешочек, — дай-ка ладошку, — и высыпал мне в руку горстку сухих сморщенных ягод неопределенного цвета, — ешь-ка то!

Совершенно не понимая, почему слушаюсь лесного увальня, я закинула в рот несколько штук. Кисло-сладкое вязковатое угощение пришлось мне по вкусу.

— Что за ягода?

— Медвежья.

— Чего? Малина что ли?

— Не слыхивал про такую. Медвежьей кличут ягодку-то.

— Вкусно…

— Вот, — Волче вдруг оказался совсем рядом, — и дружка тебе Моревна передала, — из другого полотняного свёртка высунулся блестящий чёрный носик, — велела беречь пуще ока, матушкино подарение, говорила.

— "В мире животных" просто отдыхает! — выдохнула я с удивлением и радостью, стараясь не замечать недоуменного взгляда охотника. — Вот подарочек так подарочек! Передай Моревне земной поклон. — зверёк дал себя поднять, доверчиво открыв нежный животик и вытянув в разные стороны смешные лапки.

Волче улыбнулся, и мне, поймавшей эту улыбку, вдруг стало горячо-горячо. Лёд, сковывающий еще полчаса назад, крушился и растекался тёплой лужицей у ног мужчины, который так нравился мне.

— Это кто у нас такой смешной? У кого такое пузико? И как тебя звать, колючая голова?

Еж смешно двигал носиком, пытаясь нащупать крошечными пальчиками точку опоры.

— Благодарю, Волче! — я приникла к его губам, чуть уколовшись об усы, и засмеявшись в такой желанный рот.

— Балуешь, горюха, пошто мучаешь? — со стоном оторвал меня от себя Волче. — Дай срок, и я мучить стану.

— Жду не дождусь! — перевела дыхание и пригладила жесткие иголки ручного ежика, не стесняясь яркого румянца, зацветающего на щеках. — Ты мне слово дал, охотник!

Перед сном заглянул Славка и, в изумлении приподняв брови, спросил:

— Птицу помню, птица прилетала, а теперь что — на грызунов перешли? Своеобразная манера ухаживать. Деревенщине и сучок — лошадка. Кстати, если ты не знала, ежи здорово кусаются.

— Он ручной совсем, смотри! — опустив ладонь к полу, я ойкнула, когда острые коготки ощутимо царапнули кожу, и маленький лесной хищник забрался подставленную руку. — Видел!? Я и имя ему придумала — Колючкин!

— Один чёрт. — раздражение Мстислава чувствовалось на расстоянии нескольких шагов почти физически. — Ежи спят зимой, Волче тебе его из-под снега выкопал, похоже.

— Слав, ты ревнуешь что ли?

— Ревную. Что ты в нём нашла? Немытый, нечёсанный, двух слов связать не умеет. Ну, разве что силой родители не обидели. Повезло дураку, что я его в прошлый раз не прирезал. Повезло. И как он так быстро на ноги встал? Не знаешь?

— Неа, — мысль о том, что Малуша украла у Моревны живую воду, обожгла поздним раскаянием, — сам же говоришь, что сильный. Но ты ведь мне обещал, что больше никакой поножовщины, да?

— Обещал, — буркнул Мстислав, — но это не значит, что ты мне не нравишься, Евгения. И что я не буду стараться отбить тебя у этого придурка.

— Уф! Спокойной ночи, Ромео!

Признаться, я понятия не имела, как обращаться с ежом, и его ночное бдение, сопровождаемое поистине слоновьим топотом, стало неприятным сюрпризом. Так не хотелось вылезать из-под тёплого пухового одеяла, но шумные передвижения зверя не давали спать. Подавив желание пристукнуть животину ударом чего-нибудь смертельно тяжёлого, я обратилась к хулигану самым ласковым тоном, на какой была способна:

— Слушай, дружок, ты реальная заноза в заднице! Ну, чего тебе не спится-то, а? — глаза никак не могли привыкнуть к темноте. — Иди-ка сюда, чудовище колючее!

Ёж затаился, и пришлось опускать ноги на холодный деревянный пол.

— Давай, Колючкин, покажись! Я тебя на ручки возьму, честно-честно!

Легкое голубое свечение заметно стало лишь после того, как я встала с кровати. Оно шло из-под лавки у окна.

В детстве мне нравилось рассматривать светло-зеленого оленя на подставке в виде камня, который стоял у отца на комоде. Сувенир был подарен кем-то из коллег и сделан был из особого пластика, который днём “накапливал” солнечный свет, а в темноте светился вот точно так же. А зверёк-то непростой!

— Эй, ты светишься, ёж? — свечение переместилось к дальнему углу. — Охренеть! Ёжик-светлячок — это из разряда научной фантастики. Иди-ка, чего я тебе дам, — пальцы скатывали хлебный мякиш в шарик. Хорошо, что остатки ужина не унесли, а накрыли плотным полотном.

Колючкин высунулся и повел носом, ловя запах угощения. Каждая его иголка светилась, будто намазанная флуоресцентной краской, и когда зверек побежал ко мне, тонкие чёрточки света смешно и одновременно завораживающе