ее с собой. Не потому, что она говорила дело, – он вообще ее едва слушал. И не потому, что все же надеялся наболтать ей по пути каких-нибудь глупостей, от которых тают девчонки, – и неважно, берут они потом баллы или нет.

Он взял ее, чтобы разочароваться. Чтобы насмотреться на нее вдоволь и понять, что она обыкновенная. Скучная и серая. Хорошие девочки в чистых платьицах до колена все такие – правильные, причесанные, улыбаются, а больше ничего собой и не представляют. Но в этой Тессе было что-то еще.

Если бы за это дали тысячу баллов, в переулке она бы бросилась грудью на его складной ножик. Она так верила в Цион – и это было очевидно, – что Ниилу почти становилось страшно. Что это все-таки – наивность или сила?

Ведь когда вернулся ли’Бронах, почему она не выдала Ниила? Боялась штрафа за то, что оставалась наедине с парнем? Но отправиться вместе с ним на ла’Валл – риск куда больший. Тесса могла бы закончить все еще раньше. Но не стала. Полезла в обход. Как будто ей было… любопытно.

Разве наивные девочки, помешанные на баллах, так делают? Не получалось у Ниила разочароваться.

О Тессе стоило забыть как о страшном сне, еще когда Ниил осторожно подключился к ционским базам – все-таки не стоило светиться – и стал про нее копать. Кто она, сколько ей лет, правда ли этот самый ли’Бронах ее отец… Да нужно было выкинуть ее из головы, едва услышав про ли’Бронаха. Но Ниил обводил вокруг пальца Пустых уже три года. Разве не закипала у него кровь при мысли о том, чтобы пройтись по лезвию ножа мимо самого Смотрителя Циона?

А еще девчонка, похоже, не знала, кто такой ли’Бронах. И это Ниила тоже завораживало.

Именно поэтому он и не стал ее провожать. Нельзя все-таки на нее западать. Нельзя лезть под нос ли’Бронаху, нельзя мелькать в Ционе чаще, чем на вылазки за едой и лекарствами. А еще…

А еще такие, как Тесса, никогда с такими, как Ниил, не связываются. Он – бродяга. Перекати-поле. А она – тепленькая домашняя зверушка. И какой бы наивной эта девчонка ни была, она на его простые подкаты не повелась – Ниил видел. С такими, как она, вся эта чушь не работала.

Мозги у этой Тессы, может, и были промыты ционской агитацией, но в чем-то все же работали неплохо. Про Ниила она все правильно понимала.

В прошлый раз мысли о девчонке помогли прогнать мигрень. В этот раз виски сдавило, как только Ниил понял, что Тессу нужно как можно скорее выкинуть из головы.

* * *

В небесные апартаменты ли’Бронаха я вернулась на адреналине уже не от страха, а от злости. Патрули? Ни одного не увидела. Я злилась на Ниила. Надо же какой обходительный – бросил меня на полпути и смылся…

Или я злилась на себя? Коммы исправны. Каждый из нас получил то, что хотел. Ниил мне ничего не был должен. Так почему же все это так бесит?

Ночью я так и не заснула. Хотя те жалкие два часа, что оставались до подъема, ночью назвать было трудно. Я тихонько прикрыла за собой дверь спальни, стянула с себя платье и чулки, которыми так любовался Ниил, и забралась под одеяло. Голова кружилась, а браслет молчал.

Думать о Нииле мне больше не хотелось, но лучше бы уж я думала о нем.

Я пролежала до семи, уставившись в окно, за которым наливалось краской небо. Грудь давило. К экзамену я была готова плохо. Если я и хотела освежить то, что успела выучить за этот учебный год и раньше, то успела мало. А может, нужные ответы всплывут сами собой? Да уж, надеяться на удачу мне до этого не приходилось.

Но этика – это одно. А вечером меня ждет Стена прощания. И вот от этой мысли меня уже по-настоящему лихорадило.

Горячая вода в моей медовой ванной слегка привела меня в чувство. Меня уже не трясло, но под глазами у меня лежали такие черные синяки, что я все равно выглядела больной.

Натянув форменную школьную юбку и белую блузку, я тихо выбралась в коридор и прислушалась. Кажется, после вчерашнего позднего возвращения ли’Бронах еще не проснулся. Наверное, в Сенате часы работы считали совсем не так, как на фабриках или в оранжереях. Ли’Бронах ведь занимался делами Сената и вчера, в выходной день.

– Доброе утро.

От сухого, как песок на зубах, приветствия я застыла. Прислонившись к кухонной стойке и скрестив ноги, ли’Бронах пил воду из узкого стакана. Одетый в новехонький костюм-тройку с гладким шейным платком, да еще и с этим стаканом кристально прозрачной воды в руках, на котором даже следов от пальцев не было видно, ли’Бронах казался то ли манекеном, то ли человеком с чересчур отретушированной фотографии. Слишком уж аккуратный, слишком уж бездушный. Какой-то… синтетический.

Я сжала зубы. После той фотографии ла’Гарды мысль про синтетические ткани так и преследовала. Но видеть странное в каждом – самая натуральная паранойя.

– Доброе, – сдержанно отозвалась я.

Под его взглядом я вытащила из холодильника утренний рацион с омлетом. Лучше бы мне пришлось идти за этим контейнером три квартала: и пусть по пути назад он бы заметно остыл, аппетит бы у меня только разыгрался. На кухне ли’Бронаха, особенно в его присутствии, еда теряла всю свою привлекательность.

– Вы что-то хотели? – спросила я, со всем возможным достоинством устраиваясь на высоком табурете.

Кожаная обивка подо мной скрипнула. Достоинства мне все равно никогда недоставало, и разыгрывать его перед ли’Бронахом даже не стоило.

Он только пожал плечами:

– Нет, ничего не хотел. Напоминаю: нам не обязательно вести беседы.

– Вы сами пожелали мне доброго утра.

– Это простая вежливость.

Ли’Бронах отставил недопитый стакан.

– Вы сегодня вечером не придете? – бросила я ему уже в спину.

Он обернулся. Лицо его было пустым, взгляд – ледяным.

– Тебя не касается, куда я сегодня вечером приду или не приду.

– Мы с мамой – ваша семья.

– Вас больше нет.

Я сжала зубы. Ли’Бронах даже не дрогнул. Человек, который любил мою мать, ни за что бы такого не сказал. А может, ли’Бронах ее никогда и не любил, и верно он сказал: отцом он мне не был и не будет.

– Сволочь вы, – прошептала я, наколов на вилку кусочек холодного омлета.

Завтрак можно было и разогреть, но идти к печи под взглядом ли’Бронаха мне не хотелось.

Уголки его губ горько дрогнули.

– Сволочь, значит.