Линии на своей коже она пока не могла причислить ни к тем, ни к другим. И все-таки ее мучили какие-то сомнения.

Зеркало стало сферой, которая вызывала у нее страх. Нож стал оружием против страха. Но только в том случае, если она поворачивала его острием против себя самой. Боль очищала и спасала. Демон отсиживался в зеркале.

Стоило ли заниматься дальше расшифровкой странного дневника. Да и как все это расшифровать? Ее скудных познаний в языках и шифрах мало на что хватало. И вряд ли маленький сборник чьих-то записей мог послужить ключом к разгадке ее тайны. Интересно, он переплетен в телячью кожу или человеческую? Если он принадлежал тому, о ком она подумала, то второе было вероятнее. Клер, затаив дыхание, погладила пальцами мягкий переплет. Другая бы девушка не прикоснулась даже к редчайшим драгоценностям с таким восхищением, с каким она касалась темной кожи. Любопытно, чья это кожа?

Кажется, Клер знала.

Венеция, столетия назад

– В детстве я пытался поймать русалку на рыболовный крючок, – признался Донатьен. Без смеха. Он не мог над этим смеяться, хотя любому здравомыслящему человеку такое заявление показалось бы смехотворным. Но только не ему, который помнил ночные холодные объятия и речную влагу на своей постели. Что значит поцеловать вместо губ щупальца медузы?

Когда он вырос, ночью к нему пришло существо из воды. Женщина. Она его целовала, и оставались раны. Но стоит ли рассказывать об этом Корделии? Как и о многом другом.

– Тебе ведь это не удалось? – Корделия выглядела в этот вечер удивительно бледной. – Или все-таки удалось?

Ее голос звучал как-то непривычно настороженно.

Донатьен только пожал плечами.

– Теперь меня интересует добыча несколько другого рода, – неопределенно проронил он.

– И какого же?

– Черная жемчужина. – Он выудил ее из целого ларца белого жемчуга. – Такие попадаются раз в сто лет. Возьми ее!

Он положил Корделии на ладонь.

– Как символ моей особенной привязанности к тебе.

Подарок – это всегда приятно… но ее цвет! Корделия подумала, что впервые «улика смерти», как называли жемчуг, носит свой настоящий оттенок. Угольно-черный. Жемчужина лоснилась, как жирный сгусток тьмы. Именно такой она и должна быть.

И все-таки ее не оставляло ощущение, что Донатьен пытался сказать о чем-то другом. Не о ловле жемчуга. О куда более крупной добыче.

– Как ты думаешь, что состоится девятого марта, сразу после карнавала?

– Твоя свадьба.

Он опустил глаза. Конечно же, о назначенной дате все уже знали, даже Корделия. Только он вот имел в виду совсем не это.

– Ты любишь свадьбы?

– Смотря чьи.

– Есть один обряд, похожий на свадьбу. То есть для него тоже нужна невеста, но… – он запнулся. Сколько можно ей открыть?

– Но? – подстегнула его собеседница. Как же она проницательна. И как мудры ее красивые глаза. Иногда ему казалось, что древнее божественное существо уживается в юном теле и легко вводит всех в заблуждение.

– Тебе нравится? – он легко коснулся роскошного подвенечного платья на манекене. Раньше оно представлялось ему лишь саваном, но теперь, благодаря стараниям ее умелых рук, оно стало подобно церемониальным нарядам императриц.

– Нравится ли мне моя собственная работа? Прежде меня никогда не спрашивали об этом. Ведь главным образом она должна нравиться другим. Я лишь стараюсь угодить.

– Да, ты трудишься как пчелка, но…

Корделии вдруг вспомнились несколько кровавых пятен, которые должны быть еще видны, если чуть пошевелить складки на юбках. Ее оплошность. Но Донатьен говорил не об этом.

– Хочешь его примерить? – внезапно предложил он.

– Что? – На миг Корделии показалось, что он лишился рассудка.

– Не стесняйся! Я хочу увидеть тебя в нем.

Неожиданно его нелепое предложение показалось ей необычайно соблазнительным. Или так на нее действовали его глаза? У Донатьена гипнотический взгляд! Он может заставить кого угодно сделать все, что ему угодно. К тому же сегодня в палаццо никого нет. Никто ее не увидит. Ей незачем опасаться сплетен из-за того, что она наденет чужое подвенечное платье и пройдется в нем по дворцу.

– Я буду ждать тебя в зале для пира. – Донатьен предусмотрительно двинулся к двери. Он уже понял, что уломал ее. Корделия могла одеться сама и без служанки. В конце концов, она сама сшила это платье. Ей ничего не стоит разорвать корсаж и зашить его прямо на себе. Если она что-то повредит, то потом быстро все поправит. Золотистая шнуровка шла спереди, что значительно облегчало одевание. И все же Корделию не оставляло чувство, что наряд был создан для того, чтобы обряжать покойницу, а не украшать невесту. Она будто крала платье, предназначенное для трупа.

Дорогие ткани ласкали кожу. Швы были практически неощутимы. Платье пришлось ей как раз по фигуре. Глянув в зеркало, Корделия ощутила себя мертвой. Может, все дело было в молочной белизне наряда. Это же свадебное платье. Оно должно быть белым. И все-таки цвет казался каким-то неестественным.

Когда она остановилась в дверях столовой, Донатьен смотрел только на нее. И совсем не потому, что кругом было пусто. Она уже не в первый раз привлекла его внимание. Опытный взор всегда выхватит одну жемчужину в горсти дешевых бусин. Корделия была как раз такой жемчужиной. Подвенечное платье очень шло ей. На другой женщине оно смотрелось бы просто как роскошный саван, но Корделия в нем стала похожей на некую потустороннюю богиню, явившуюся к нему из запредельного мира…

В душе Донатьена шевельнулись жуткие воспоминания, и он покрепче сжал кубок с вином. От кошмаров, которые виделись ему, мог бы закричать в ужасе даже смельчак. Но Донатьен был стоек. Каждый раз, когда ему вспоминались холодные щупальца русалки, ласкающие его тело, он просто подходил поближе к камину. В близости от огня воспоминания о холодных и смертоносных объятиях его, как правило, покидали. Он знал, каким образом можно победить зло. И знал, как его вызвать. Редкий талант для колдуна. Обычно те, кто намеренно или по неосторожности призывают потусторонние силы, очень быстро утрачивают над ними контроль. Донатьен был не из таких. Многие догадывались о его склонности к чернокнижию и оккультным наукам, но никто не решался в лицо назвать его чародеем. Это было бы так же абсурдно, как назвать белошвейкой изысканную даму, нерешительно застывшую сейчас на пороге. Пусть это и было бы правдой, но прозвучало бы нелепо.

– За тебя, моя дорогая, – произнес Донатьен, поднимая бокал. – За твою скорую свадьбу.

Хотя при виде этого наряда ему хотелось сказать: «За твою смерть!»

Но, очевидно, одежда имеет свойство меняться в зависимости от того, кто ее наденет. На стройной фигуре Корделии платье совсем не выглядело саваном. Скорее утонченным нарядом принцессы. Казалось, весь свет, исходивший от канделябров, собрался на ней. Жемчужные нити вокруг ее шеи и лба напоминали о море, но Донатьен не чувствовал опасности. Впервые!