«Я думала, вы особенный, другой».

— Господи, — сказал Гарри, с отвращением и ненавистью к себе. — Желаете полной откровенности? Солнышко, я счастлив быть с вами честным и откровенным. Вы не хотите никаких секретов, никакой тактичной лжи, вам подавай жестокую правду? Это действительно то, на чем вы настаиваете?

— Да.

— Великолепно! — воскликнул Гарри. — Посмотрим, так ли это. Начнем сначала: я до дрожи в коленках боюсь встречи со своими ребятишками. Не уверен, что Эмили меня узнает, или, что еще страшнее, я и сам смогу не узнать ее. Я боюсь разговаривать с Мардж. К тому же я все еще беспокоюсь за Джорджа. Я знал одного копа, который отлично шел на поправку после огнестрельного ранения, и наступил день, когда казалось, что все обстоит отлично. Его выписали, но на следующий день снова поместили в палату интенсивной терапии с осложнением, вызванным инфекцией. За день до этого мы сидели у него в доме и пили за его здоровье. Простите, я отвлекся. Когда вы сидите вот так, поджав ноги, то похожи на большой мяч с головой. — Гарри поморщился. — Стрижка у вас отменно скверная, просто ужасная. Возможно, что я потеряю работу из-за того, что помогаю вам, и… И я умираю от желания трахнуть вас. — Он обреченно посмотрел на нее. — Ну, как это звучит? Достаточно честно, на ваш взгляд?

Когда Алессандра вышла из туалета, Гарри стоял, прислонившись к стене, и ожидал ее. Лицо его оставалось бесстрастным. Она поборола желание дотронуться до волос, попытаться хоть как-то поправить зло, смягчить урон, нанесенный ее красоте. Из зеркала в дамской комнате на нее смотрело страшилище, но именно это от нее и требовалось — ее уродство было ее спасением. И потому она покорилась судьбе, сочтя, что другого выхода все равно нет.

Возможно, кто-то нашел бы выход, купив пистолет и научившись защищаться, но Алессандра не сделала даже такой попытки — она понимала, что ей никогда не научиться стрелять лучше наемного убийцы, даже если тренироваться годами. Она приняла предложение Гарри, понимая, что для нее единственный путь остаться в живых — это сделаться невидимой.

Теперь перед ней стоял еще более сложный вопрос — кем же она стала в результате, лишившись красивого лица и скрыв тело под мешковатой одеждой? Получилось некое запуганное до смерти существо, не умеющее и не привыкшее делать ничего полезного, потерявшее способность общаться с людьми и не знающее, как с этим справиться. Когда она была прежней Алессандрой, то знала, как ответить на заявление: «Я умираю от желания трахнуть вас». Хотя ей никогда не говорили об этом в столь грубой форме, однако были и иные способы показать специфический интерес к женщине, и она достаточно часто ощущала направленное на нее желание, обычно проявлявшееся в языке жестов, в мимике, а не в словах. В свою бытность Алессандрой она могла разрядить ситуацию одним взглядом или движением, но в образе Элис Плоткин просто не знала, как на это реагировать. Прежде всего ей было непонятно, как интерпретировать такую декларацию. Действительно ли Гарри имел в виду то, что сказал, или под этим крылось нечто иное? Возможно, его слова надо было несколько переиначить: «О, вы так непривлекательны, что на вас не польстится ни один мужчина. Поэтому я воспользуюсь ситуацией и сделаю вид, что желаю вас. Не исключено, что мне удастся уложить вас с собой в постель, а потом я буду посмеиваться над этим эпизодом».

А возможно, он хотел ее подбодрить таким странным способом, и тогда его откровенность означала совсем другое: «Я скажу ей это, чтобы она чувствовала себя чуть увереннее. Она не станет меня отталкивать, а уж если дело дойдет до постели, то я позабочусь выключить свет».

— Послушайте, Элли, я не собирался морочить вам голову тогда, в машине, — произнес Гарри. — Это вполне серьезно.

Только тут Алессандра осознала, что послушно следует за ним и они уже стоят в одной из очередей, ведущих к стойке, ожидая своей обычной каждодневной порции несъедобной пищи.

Она невидящим взглядом уставилась в меню.

— Вы ждали от меня правды и честности, — продолжал Гарри. — Я и хотел быть с вами честным. — Он пожал плечами. — Но как это обычно со мной бывает, я зашел слишком далеко. Некоторых вещей не стоит произносить вслух.

— Даже не знаю, что ответить, — призналась Алессандра. — Говорить с мужчинами легко, когда ты красива, но теперь…

Гарри посмотрел на ее неузнаваемое, ставшее менее броским лицо. Его темно-карие глаза были серьезными, а взгляд напряженным. Казалось, толпа вокруг них перестала существовать. Он дотронулся до ее волос, попытался заправить за ухо мягкую прядь.

— Эта прическа много проще, — сообщил он. Алессандра прикрыла глаза.

— Да, кажется, вы уже упоминали об этом.

— Но ведь я говорил только о волосах.

— И это тоже важно, учитывая, что оценку дает король скверной прически.

Она потянулась к нему и сняла с него бейсбольную кепочку. Его волосы, как всегда, стояли торчком.

Гарри пожал плечами и провел рукой по ее щеке — пальцы его были теплыми и слегка шершавыми.

— И все равно вы красивы, — сказал он тихо. — Даже слишком красивы. Это меня пугает, потому что, если кто-нибудь будет внимательно к вам приглядываться… — Он покачал головой.

И опять Алессандра не нашлась что ответить.

— Вы говорите так, потому что до смерти хотите меня трахнуть?

Гарри чуть не подавился смехом.

— О Господи, — пробормотал он, — мне следует следить за своей речью. Если уж вы употребили это слово, значит, я произношу его слишком часто.

— Не могу понять, чего вы добиваетесь.

— Если поймете, то непременно скажите. Мне бы тоже хотелось узнать об этом.

— Я надеюсь, мы станем друзьями, Гарри.

Алессандра произнесла эти слова, когда они проехали миль сто к западу от закусочной «У Микки Д.», где останавливались перекусить. Она смотрела на него очень пристально, будто опасалась, что он скажет «нет», откажется быть ее другом.

— А я думал, мы уже друзья. Надеюсь, вы простили мне то, что мы использовали вас как приманку, чтобы поймать Тротта?

Алессандра серьезно кивнула.

— Я прощу вас, если вы пообещаете, что этого больше не случится никогда.

Гарри протянул ей руку.

— Даю слово.

Тонкие пальцы скользнули в его руку, и, прежде чем отпустить, она слабо пожала ее, потом глубоко вздохнула.

— К тому, о чем вы говорили раньше… Сейчас мне было бы много легче, если бы мы с вами не осложняли наши непростые отношения, и я хотела бы…

— Я вполне взрослый человек, — ответил Гарри. — Вам не о чем беспокоиться. Впредь буду держать свои штаны застегнутыми на молнию.

— Хорошо, — сказала Алессандра.

— Хорошо, — отозвался он, пытаясь в то же время сообразить, почему исключение секса из их отношений такая уж хорошая вещь. Но уж если Элли захотела, чтобы было так, ему оставалось только согласиться.