– В следующий раз будешь более предусмотрительной. Если бы ты не была такой вульгарной, меня не вызвали бы в школу.

– Блин, да что вы все понимаете?! – Она подскочила как от удара электрического тока. – Что вы знаете обо мне?! Что у тебя, что у Эммы одно на уме!! Старые никчемные кошелки! Вам даже не приходит голову, что он старше меня хрен на сколько лет!

– Звучит довольно жалко, – покачала головой я. – И потом, Федор, мой Федор, тоже был старше тебя хрен на сколько лет.

– Какая ты тупая, – простонала она, сжимая ладонями виски. – Боже, нас родили одни и те же люди, ну почему ты получилась такая тупая!

На этот раз она не хотела вывести меня из себя демонстративным гопаком на моих больных мозолях, я разглядела в ее побледневшем лице что-то новое, это была настоящая тихая истерика.

– Что ж… Зато вся семейная красота досталась мне, – осторожно пошутила я. – Так что все по-честному.

Челси опустилась в кресло и бездумно уставилась в окно.

– Даш… Ты неплохая баба, но как будто бы выросла в оранжерее, – сказала она после паузы. – Твой Федор… Впрочем, я тебе говорила сто раз… Он был просто… просто настоящим козлом в самом худшем смысле этого слова! Он тебе изменял.

– Да что ты говоришь? Тебе-то откуда знать?

– А я его застала, – невозмутимо объяснила Челси. – Ты же мне сама показывала винную галерею, в которой он работал. И вот однажды я привела туда одного своего друга, нам надо было купить в подарок вина. И вот мы вошли, а там был он. И какая-то мелкая бабенка в пошлых кудельках. Они целовались. Думали, что посетителей нет, никто не видит. Мы тихонько вышли. И тогда я начала за ним наблюдать.

– Почему же мне ничего не сказала?

– Потому что ты бы подумала, я вру, чтобы тебе насолить. Я начала за ним наблюдать и засекла еще четверых. А ты была как слепая. Готова была к нему переселиться, я же видела.

– Вообще-то я никогда не собиралась…

– Ну передо мной ты не отчитывалась, – перебила Челси. – И я решила хоть как-то тебя отблагодарить. Спасти тебя от морального урода, чудовища.

– Хорошая благодарность, – рассмеялась я. – Затащить в постель моего мужчину.

– Это было наглядное доказательство. Если он опустился до такого, то представь, в какой ад он превратил бы твою жизнь. Он не мог дать тебе ничего, кроме венерических инфекций.

– Но я бы никогда не связала с ним свою жизнь. Я всегда знала, что это не мой мужчина.

– Тогда что переживать? Ну ладно, ладно, прости меня, – она окончательно успокоилась.

– Почему же ты плакала?

– Я… Мне звонила мама, – неохотно призналась она. – Она сказала, ты против моей музыкальной карьеры. И потребовала прислать обратно бумаги, она больше не хочет давать согласие. Почему у меня в жизни все так? Так по-дурацки? Почему я всегда сама, всегда одна?

– Постой, постой, – ошарашенно присела на пол рядом с ней.

– Всем на меня наплевать, – твердила она. – Родители меня ненавидят, учителя ненавидят, ты ненавидишь.

– Челси, да что ты несешь?! Ты выпила, что ли? Что это значит, я тебя ненавижу?! – прикрикнула я. – А сама-то ты как себя ведешь?

Она подняла на меня красные глаза и кривовато усмехнулась.

– А может быть, я, как говорил Билл, реагирую. Да что ты вообще обо мне знаешь?

– А ты расскажи, – неожиданно для меня самой вырвалось у меня. – Мы живем вместе больше полугода и даже ни разу не поговорили как следует. Понимаю, у тебя подростковый максимализм, гормональные бури, ну и так далее. Но ни одного разу… Это уже перебор.

– Хочешь сказать, тебе интересно меня послушать? – прищурилась она.

– Хочешь сказать, ты это все искренне? Или снова какая-то игра с целью моего морального унижения? – в тон ей ответила я.

* * *

Это было так странно. Мы словно стали персонажами фильма Вуди Алена, где абсурд – естественная форма существования. Позавчера я была готова подкрасться к ней среди ночи и вылить на ее растрепанную голову тюбик клея «Момент», и вот теперь мы разливаем розовое вино по бабушкиным хрустальным бокалам, и Челси деловито нарезает рокфор, а я мою виноград и пытаюсь найти диск Эрики Баду.

Мы зажгли ароматическую свечу, плотнее задернули шторы, и Челси выудила из-под кровати ополовиненную бутыль темного рома, а я деликатно сделала вид, что это нормально – иметь алкогольную заначку в неполные пятнадцать лет. Волшебный хрустальный мост, наметившийся между нами, был до того хрупким и почти неосязаемым, что любое грубое слово, раздражающая нотация, неуместная грубая шутка могли вдребезги его разбить, и он никогда не появился бы вновь.

Нельзя сказать, что ее слезы, ее мокрый красный нос, ее белые ресницы расслабили меня до такой степени, что я готова была верить ей на все сто. Все-таки мне было тридцать четыре года, и я жила в самом ненадежном городе мира, и меня неоднократно предавали, в том числе и те, кого я считала плечом, мужчины, подруги, даже родители. А тут – девчонка, горячая, глупая, темпераментная, как ахалтекинец и желчная, как хронический язвенник.

Я разлила ром по бокалам – себе побольше, ей – на полтора пальца. Челси грела ладони над свечой.

– Я тебя всегда, всю жизнь ненавидела, – вдруг сказала она, глядя в сторону.

И это было так неожиданно, так странно и страшно, что я отшатнулась, дрогнула рука со стаканом, ром выплеснулся на ковер.

– Что? Ты – меня? С какой же это стати?

– Ты не виновата, нет, – поморщилась она. – Просто меня всегда, всю жизнь, сколько себя помню, тобой попрекали. Сравнивали. Я всегда знала, что где-то есть умная красивая старшая сестра, которая никогда не простужалась, не ковыряла в носу, не ходила по лужам, не целовала уличных собак, не пробовала курить за гаражами, не падала с велосипеда, не красила губы, ну и так далее.

У меня в голове не укладывалось услышанное. И все вглядывалась в ее лицо, пытаясь распознать знакомые нотки – она дразнит, она издевается, она пытается втянуть меня на свое темное игровое поле. Но нет, похоже, все это было на полном серьезе.

– У них есть целый фотоальбом… Вернее, был. Пару лет назад я выкрала его и сожгла на заднем дворе. Ты даже не представляешь, что мне за это было, меня лишили карманных денег на полгода, запрещали выходить из дома и почти со мной не разговаривали.

– Челси, но это же абсурд! Ты нарочно это говоришь?

– Так и было. Знаешь, почему я начала красить волосы в черный?

– Только не говори, что…

– Да! – перебила она, залпом опрокидывая ром. – Они всем рассказывали, что старшая дочь уродилась красавицей, аристократкой, а я непонятно в кого такая. Дурнушка. Полная. Белая. Как упитанная лабораторная мышь.

– Они не могли так говорить.

– Я рассматривала твои фотографии и пыталась хоть немножко к тебе приблизиться. Помнишь тот снимок, где ты стоишь на фоне новогодней елки в красном пальто?