– Да, – также тихо сказала я и увидела, как Ваня преодолевает душившие его слезы. Губы сводила судорога, но он не заплакал.

Последний кадр снимали перед иконами. Это образ матери, который видит в бреду девятилетний Миша, заболев после сообщения о гибели деда Дмитрия.

Закончен этот длинный день. Нет, он не был тяжелым, даже после страшного сообщения, он был необыкновенным: две реальности сплелись воедино, став незабываемой частью души и памяти сердца, – уход учителя и крик новорожденного Лермонтова.

Тамара Федоровна Макарова

Вечером вместе с Николаем пошли в дом Герасимова к Тамаре Федоровне. Привычно поднялась на третий этаж, дверь не закрыта. На вешалке знакомые вещи. Ах, эти вещи, переживающие хозяев, несущие их запах, примятые их телом, живые вещи неживых!

Прошли на кухню, откуда слышались голоса. Там ужинали Артур Макаров, Жанна Прохоренко и какой-то их приятель.

– Вы еще не были у Тамары?

– Нет.

– Сейчас, подождите, пока от нее выйдут.

Я вошла в маленькую гостиную, на диване Эмма. Я обняла ее и поцеловала. Эмма, рыдая, рассказывала приятельнице дома о последних часах Герасимова.

– Он так себя хорошо чувствовал, шутил. А потом вдруг он упал со стула. И даже в больнице все пошучивал. Его последние слова перед смертью: «Недолго музыка играла».

Артур позвал нас в спальню к Тамаре Федоровне. Она полусидела в постели.

Я обняла ее, говорила, что могла:

– Родная моя, любимая, – целовала ее руки. В горле у Тамары Федоровны клокотали слезы.

– Как внезапно… вот и все… Это было при мне. Упал… Как же теперь? – и она вновь заплакала.

Коля поцеловал ей руку, стал говорить:

– Не нужно плакать. Его не должно это тревожить.

– Да, да, – Тамара Федоровна согласно кивала. – Я просто не могу удержаться.

– Мы верим, что человек не уходит бесследно.

– Конечно, конечно… – в глазах надежда. – Как же, разве возможно только здесь, – она показала себе на голову. – Столько! Это не может исчезнуть!

– Только теперь его оценят по-настоящему, – говорил Коля.

– Да, Коленька, ты прав, ты знаешь, вчера приходил твой папа, Наташа, он так плакал, так плакал! А ведь столько небылиц про них наплели. Вот мне полегче стало с вами. Я буду думать, что Сережа уехал, ну бывает же – уезжает человек, а он уехал туда. – И она показала слабеющей рукой наверх. – Иначе я не смогу жить, мне пока врачи не разрешают вставать. Я, видимо, не поеду туда… Я уже с ним попрощалась, а этот ритуал, он ведь не для души, ведь там его уже нет.

В комнату вошел Артур, встревоженный нашим длительным посещением. Но Тамара Федоровна сказала:

– Мы очень важные вещи сегодня решили.

И мы попрощались с Тамарой Федоровной.

Карадаг

Карадаг – древний вулкан, вздыбивший землю более 140 миллионов лет назад и застывший в симфонии камня, в неповторимых очертаниях. Мы увидели массив Карадага в погожий прозрачный день. Катер плавно плыл по ровной морской глади, открывая Карадаг как фантастическую каменную книгу. Со стороны моря нас сопровождала небольшая стая дельфинов, они близко подошли к катеру, блестя под солнцем своими темными спинами. Дельфины вышли к нам, словно чуя, что во второй части фильма займут особое место в рассказе о природе. Их ручной брат принял от нас несколько рыбешек, просвистел «спасибо», сделав круг почета в нашу честь.

Наш катер нырнул под своды Золотых ворот. Что-то есть мифическое в прохождении через эти каменные, стоящие отдельно от горного массива, ворота. Куда они ведут нас? В бесконечность моря, в тайны скал, в небесную высь, а может быть, в тайники собственного сознания, где вспыхивает слово «красота», а рядом с ним – «вечность»?

Вот уж, поистине, любишь то, что знаешь. Ведь могла я и читать, и смотреть, и верить на слово великим людям – Пушкину, Волошину, Цветаевой, – что место это уникально по красоте, но увидеть, узнать самой значит принять в свое сердце. Как счастлива я, что не приезжала отдыхать в Коктебель, не ходила по туристским маршрутам, а впервые приехала на Карадаг выбирать натуру для нового фильма.

В Карадаге есть своя музыка, органная, светло-печальная, все подчинено ее ритму: прибой и колыхание водорослей, трепет крыльев чайки и светотени, декорации самой природы, с занавесом из звезд и солнечных бликов, со сменой времен года, разноцветьем трав и живых существ, таких бесконечно разных. Сколько их побывало за 140 миллионов лет, кто нашел здесь день последний, кто первый день? Если бы Карадаг заговорил, меняя языки, наречия, о чем бы он поведал? Взгляд гения упал на твой ландшафт, и Золотые ворота остались на листе рукописи «Евгения Онегина» и обрели новое бессмертие, задышали горы в письменах, картинах, легендах и стихах. Так много жизней у великого, пусть это человек или только горный массив.

В туманной дымке еле различим город, растворяющий свои контуры в море. Нет, нельзя сказать, что за город там, вдали, может быть, древняя затерянная Атлантида, а может быть, город будущего встал на мгновение из морских пучин. Нет времени, есть красота, и сколько пролетело мгновений – не знаю. Радостно сознавать, что будем жить в походных домиках, встречать рассвет, видеть туманы. Пусть примет нас это место: мы не чужие, мы понесем красоту нерукотворного чуда Карадага к сердцам зрителей. Прими нас, Карадаг!

Алеша Храбров

Под вечер поехали с Сашей и Таней Филатовыми на премьеру нашего фильма в клуб лесничества Симферопольского заповедника. К нам вошел Алеша Храбров. Боялась ли я этой встречи? И да, и нет. Я хотела увидеть Алешу. И это произошло. Движения его затруднены, глаза в черных очках, через лицо и дальше по голове глубокий шрам. Но главное – жив. Сохранил ум, энергию, оптимизм и улыбку (шесть месяцев в реанимации, трепанация черепа, отек обоих легких, падение веса до сорока четырех килограммов, постепенное восстановление зрения и речи, постепенный выход из паралича).

Сильная Алешина природа… спасла его, другой бы не выдержал, сдался, ушел в отчаяние, страх. Но не таков Алексей. Через два дня он выходит на работу. А пока он внимательно смотрел фильм «Детство Бемби», отмечая и радуясь удачным местам.

Я видела его глаза после фильма, он перестал скрывать их за темными очками: в них была радость, в них было будущее.

На Кавказе

Вылетели в Нальчик в 12 часов из «Быково». Летим вдвоем с нашим новым дрессировщиком Роином Иосавой.

Роин стоял у истоков создания Батумского дельфинария. Человек одной страсти, он таит надежду создания Московского дельфинария, строит планы и чертежи.

Всю дорогу мы проговорили про дельфинов. Конечно же, я спросила, думают ли дельфины? – «Не так, как мы, – был его ответ. – Они мыслят образами и могут передавать эти мысли-образы друг другу. Я знаю, что в сигнальных рядах дельфинов обнаружены некоторые закономерности, свойственные человеческим текстам».