антигистаминного препарата – хлорпромазина – пациенты вели себя совершенно иначе. Больным становилось безразлично то, что им предстоит инвазивная процедура. Подобная апатия сохранялась и после операции. Лабори писал о своем открытии следующее: «Я попросил военного психиатра проследить за ходом нескольких операций. Пациентами были эмоциональные жители одной из средиземноморских стран. После операции врач согласился, что после приема антигистаминного препарата все они оказались очень спокойными и расслабленными».

Такое влияние лекарства на поведение пациентов впечатлило Лабори. Он задумался, можно ли использовать хлорпромазин для лечения ментальных расстройств. Чтобы проверить свое предположение, в 1951 году Лабори провел эксперимент. Здоровый врач из одной французской психиатрической больницы согласился выступить в качестве испытуемого и описать воздействие препарата на психику. Лабори ввел ему дозу хлорпромазина внутривенно. Сперва психиатр сказал, что «заметного эффекта нет, разве что легкое ощущение безразличия». Но затем, когда мужчина собрался в уборную, он упал в обморок: проявилось побочное действие препарата – резкое понижение давления.

После этого глава психиатрического отделения запретил дальнейшие эксперименты с хлорпромазином.

Лабори это не остановило. Он попытался убедить группу психиатров из другой больницы протестировать препарат на больных с шизофренией. Они восприняли его предложение без особого восторга. Тогда было распространено убеждение, что разрушительные проявления симптомов данного заболевания можно уменьшить лишь мощными седативными средствами, а хлорпромазин к успокоительным не относился. Но Лабори не сдался. В конечном счете ему удалось убедить одного сомневающегося врача, и тот дал препарат пациенту с шизофренией.

Девятнадцатого января 1952 года пациенту Жаку Л., возбужденному юноше двадцати четырех лет, психопату, склонному к насилию, был назначен хлорпромазин. После внутривенного введения этого средства Жак быстро успокоился и на протяжении трех недель приема хлорпромазина вел себя нормально. Он даже сыграл партию в бридж. Молодой человек настолько хорошо отреагировал на лекарство, что врачи, будучи пораженными таким улучшением, выписали его из больницы. Это было настоящее чудо: лекарство, казалось бы, устранило все симптомы, позволив прежде неуправляемому пациенту покинуть больницу и вернуться в общество.

Что резко отличало действие хлорпромазина от седативных препаратов и транквилизаторов, так это его способность снижать интенсивность проявления симптомов ментальных расстройств (галлюцинаций, бреда, разорванности мышления) точно так же, как аспирин уменьшает головную боль или температуру. Моя знакомая Элин Сакс, правовед с диагностированной шизофренией, пишет в своих мемуарах «Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении», что нейролептические средства работают как выключатель, который позволяет приглушить свет, а не выключить его полностью. Когда проявления симптомов обострялись, она слышала громкие голоса, которые выкрикивали ужасные оскорбления или приказы, подлежащие исполнению. Лекарство постепенно уменьшает проявления симптомов до такой степени, что Эмили все еще слышит голоса, но они звучат тихо и будто в отдалении – теперь они ее не беспокоят.

Хлорпромазин стали использовать в качестве (первого) нейролептика во всех европейских психиатрических лечебницах, причем распространился этот препарат буквально со скоростью цунами. В США же, где господствовала теория психоанализа, на чудодейственное лекарство отреагировали довольно сдержанно. Фармацевтическая компания Smith, Kline & French (предшественница GlaxoSmithKline) получила лицензию на продажу хлорпромазина в США под торговой маркой «Торазин» (в Европе этот препарат назывался «Ларгактил») и запустила масштабную рекламную кампанию, чтобы убедить медицинские университеты и отделения психиатрии испытать лекарство на пациентах. Но американские мозгоправы окрестили лекарство Лабори «психиатрической версией аспирина» и отказались от него, как от очередного седативного средства вроде хлоралгидрата или барбитуратов. Последователи Фрейда считали, что все эти лекарства – песнь сирен, уводящая доверчивых психиатров от их истинной цели: выкопать семена невроза, зарытые в почву бессознательного.

Сначала такое холодное отношение к хлорпромазину вызвало у компании Smith, Kline & French удивление и растерянность. В ее распоряжении было чудо-средство, которое впервые за всю историю человечества справлялось с симптомами душевных расстройств, а она не могла убедить американцев в его ценности. В конце концов компания нашла удачную стратегию – перестала обещать психиатрам исцеление пациентов и сосредоточились на властях штатов, используя невероятно современный довод. Ссылаясь на экономические аспекты здравоохранения и сокращение расходов, представители Smith, Kline & French утверждали, что если бы в государственных больницах использовали хлорпромазин, то пациентов не пришлось бы держать там до конца жизни – их можно было бы выписать домой. Врачи нескольких учреждений, где о финансовых показателях заботились больше, чем о философских спорах по поводу природы психических расстройств, стали назначать своим пациентам «Торазин».

Результаты были поразительными: именно такими, как в случае с французскими психиатрами, и именно такими, как обещали в Smith, Kline & French. Даже самые безнадежные пациенты стали чувствовать себя лучше, а многие из тех, кто давно находился в больнице, отправились домой. После этого хлорпромазин распространился по США с огромной скоростью. В каждой психиатрической больнице стали использовать лекарство Лабори в качестве препарата первой линии для лечения больных. В течение следующих пятнадцати лет доходы Smith, Kline & French трижды удваивались. К 1964 году было опубликовано более 10 тысяч рецензированных статей о хлорпромазине и более 50 миллионов человек по всему миру принимали это лекарство.

Эпохальное значение открытия Лабори сложно переоценить. Неожиданно появилось средство, способное помочь десяткам миллионов людей с ментальными расстройствами – тем, кого зачастую ждало пожизненное заключение в лечебницу. Теперь же они могли вернуться домой и даже возобновить нормальную жизнь, реализовать свои планы и цели. У них появилась возможность работать, любить и заводить семью.

Подобно антибиотику стрептомицину, благодаря которому опустели койки противотуберкулезных диспансеров, и вакцине против полиомиелита, благодаря которой отпала необходимость в «железных легких» (боксовом респираторе), повсеместное применение хлорпромазина ознаменовало собой начало эпохи закрытия лечебниц, а вместе с тем и закат эры алиенистов. Неслучайно, когда на рынке появился «Торазин», количество пациентов в психиатрических больницах США стало снижаться.

Спустя полтора века после того, как Филипп Пинель освободил пациентов парижской больницы Сальпетриер от физических оков, другой французский врач освободил их от оков ментальных. Наконец, после, казалось бы, бесконечной борьбы психиатрия смогла ответить на вопрос: «Как лечить тяжелые ментальные расстройства?»

Компонент G 22355

Владельцы других фармацевтических компаний стали завидовать огромной прибыли Smith, Kline & French, которую приносил хлорпромазин. В 1950-е годы они начали разрабатывать собственные нейролептические препараты. При этом производители нередко обращались за помощью к психиатрам. Швейцарская фармацевтическая компания Geigy, предшественница Novartis, пригласила в качестве консультанта Роланда Куна. Это был высокий мужчина тридцати восьми лет, психиатр с хорошей подготовкой. Он работал главным врачом психиатрической больницы в коммуне Мюнстерлинген, расположенной на берегу Боденского озера. Кун прекрасно разбирался в гуманитарных науках и биохимии. Представители Geigy предложили Куну экспериментальные компоненты в обмен на проведение опытов на его пациентах. Тот согласился.

В конце 1955 года глава фармакологического направления Geigy встретился с Куном