– Перед тем… как это случилось, жена позировала художнику для портрета.

– Я слышал.

Потухший взгляд спортсмена чуть оживился.

– Вы знали Алину?

– Как поэтессу, – ответил Лавров. – Я почитатель ее таланта. Жаль, что она перестала писать.

– Я обещал помочь ей с выпуском сборника ранних стихов, – горько вздохнул Кольцов. – Теперь уже поздно. – И без связи с предыдущим добавил: – Я был против, чтобы она позировала. Но Алина настояла. Для нее это было важно. Я решил не мешать.

– Интересный художник этот Артынов.

– Вы и с ним знакомы?

– Профессия обязывает, – усмехнулся Лавров. – Я представляю издание «Мир искусства».

– Ясно… Вы правы насчет Артынова. Я купил его «Венеру», хотел жену порадовать. Получилось наоборот. Она ужасно рассердилась, устроила скандал… Господи! Я ее не осуждаю, просто хочу понять.

– С женщинами бывает сложно.

– Казалось, мы с Алиной идеально подходим друг другу, – его глаза наполнились слезами. Он отвернулся и сдавленно пробормотал: – Теперь это уже не имеет значения.

Лавров незаметно посмотрел на часы. Ему пора возвращаться в офис. Колбин собирает совещание, лучше на него не опаздывать. Судя по всему, результаты вскрытия будут не скоро.

– Как вы думаете, когда мне отдадут… тело?

– День или два придется подождать, – объяснил бывший опер. – Хотя… деньги могут ускорить процесс.

– Я заплатил… и готов еще платить. А вы здесь…

– По работе.

Он испугался, что Кольцов закажет ему некролог, но тот только рассеянно кивнул…

Артынов поздно лег и к обеду едва пробудился. Ему снилась Алина. Она сидела на балконе в изящном деревянном кресле с бархатной обивкой и манила художника к себе. Ее обнаженная грудь мягко светилась в сумраке ночи.

«Джоконда… – очарованно шептал он. – Моя Джоконда!»

За ее спиной простирался дикий пустынный ландшафт, в котором терялся взгляд. Голые скалы, извилистые реки и мертвое озеро, окруженное каменными вершинами. Мрачный захватывающий дух пейзаж.

«Кто ты? – робко вопрошал он. – О чем молчишь? Чему улыбаешься?»

У Джоконды было лицо, волосы и плечи Алины, ее чистая гладкая кожа и чувственные губы, тронутые демонической усмешкой. Словно она побывала в царстве мертвых и постигла тайны загробного мира.

Артынову казалось, что прикоснись он к ее устам, и ему откроется нечто великое и бесконечное, как сама жизнь.

Он вышел на балкон и ужаснулся. Каменная площадка висела над бездной. Скалы и озеро оказались миражом. Артынов в страхе зажмурился, а когда открыл глаза… то увидел себя в постели. Мона Лиза лежала рядом, белая и холодная, словно изваянная из мрамора.

«Алина, – позвал он, не решаясь дотронуться. – Это ты?»

«Зачем ты меня убил? – медленно произнесла она, не поворачивая головы. – Как ты мог отнять у меня мою красоту?»

«Я подарил тебе вечную жизнь, – оправдывался художник. – Сохранил твою молодость. Теперь ты никогда не состаришься!»

Алина-Джоконда прижалась к нему и обвила тонкими сильными руками так, что он начал задыхаться. Она обжигала его своими жаркими, жадными поцелуями. Артынов отталкивал ее и… просыпался.

В спальне было темно и тихо. Художник вскакивал, зажигал свет и судорожно оглядывался. Портрет Алины он оставил в мастерской. Неужели она дотягивается до него оттуда?

Артынов утирал холодный пот, пил воду и снова ложился. Опять перед ним сияли маленькие округлые груди, маячил сладкий рот, лицо щекотали шелковистые волосы Алины-Джоконды. Он чувствовал ее дыхание, ее волнующий запах, тепло ее нежного тела и погружался в фантастический оргазм, которого ни разу не переживал с живой женщиной. Он походил на ныряльщика, всплывающего на поверхность глотнуть воздуха, чтобы снова опуститься в пучину наслаждения.

Неужели великий Леонардо испытывал то же самое? Потому и не мог расстаться со своей Джокондой? Может, это и не женщина вовсе, а искусительная страсть в обличье прекрасной дамы?

Оглушительный звон разбудил Артынова, разбил его грезы на мелкие осколки, которые рассыпались по комнате. Дневной свет резал глаза, в груди саднило. Он не сразу сообразил, что кто-то звонит в дверь. Накинул халат, сунул ноги в тапочки и поплелся в прихожую.

– Какого черта?

– Открывай, я знаю, что ты дома! – раздалось из-за двери.

– Чего орешь? – недовольно спросил Артынов, впуская Рафика. – Совсем сдурел?

– Это ты сдурел, а не я! – завопил незваный гость, набрасываясь на хозяина с кулаками. – Подонок! Убийца! Я тебя прикончу!

Артынов был гораздо выше и крепче Грачева, но отступил под его неожиданным натиском. Опомнившись, он схватил гостя за плечи и отшвырнул. Рафик упал, ударился головой о стену, однако не угомонился.

– Ты чего? – навис над ним хозяин. – Белены объелся?

– Убийца!.. – лихорадочно повторял Рафик. – Маньяк!.. Гореть тебе в аду!.. Ты убил ее!.. Убил!..

Артынов кинулся в ванную, набрал в ковшик воды и вылил на голову Рафика. Рыжие кудряшки художника намокли и облепили череп. Он выглядел бы комично, если бы не бешеная ярость во взгляде.

– Что с тобой?

– Ты ее убил! – твердил Рафик. – Я не смог ее спасти. Не смог! Ты опередил меня. Ты всегда был первым. Ну что, добился своего? Ты убил их обеих!

– Да кого я убил-то?

– Сначала Ольгу, потом Алину. Они мертвы! Мертвы!

По лицу Артынова скользнуло скрытое удовлетворение.

– Алина умерла?

– Будто ты не знаешь! – вскинулся Рафик. – Вчера она ехала домой после твоего проклятого сеанса и разбилась. Ты упырь, Сема. Тебя нужно уничтожить, вбить тебе осиновый кол в сердце!

Артынов не рассердился, скорее пришел в раздражение.

– Не мели чепуху, Грач.

– Человеческая жизнь, по-твоему, чепуха? Да? Ты помешался на своих картинах, упырь! Чокнулся! Продал душу дьяволу!

– А ты, небось, завидуешь?

Рафик попытался подняться, но Артынов ногой отправил его обратно на пол.

– Остынь, придурок! Что за ахинею ты несешь? Совсем мозги отшибло?

– Тебе это с рук не сойдет, – угрюмо процедил гость. – Ты за все заплатишь, упырь.

– Алина ушла от меня живая и невредимая.

– Что ты с ней сделал? – не поверил Рафик. – Признавайся!

– Она позировала… я угощал ее кофе, потом проводил до двери, и все.

– Ты что-то с ней сделал, – чуть не плакал Рафик. – Ты… твои картины прокляты! Они высасывают душу из молодых прелестных женщин. Не знаю, каким колдовством ты этого достигаешь. И не хочу знать! Я боюсь тебя, Сема.