– Вообще-то я завтра съезжу на один день в Сен-Мало и вечером обратно, – сообщила я.

Он покосился на меня, словно поддразнивая.

– Паком вернулся?

– Нет, я еду по другой причине.

Тут он действительно удивился:

– Ты едешь, не дожидаясь его возвращения? Проведи выходные с ним, мама. Я уже тебе говорил, что легко управлюсь сам.

– Да, конечно, но он все равно будет чуть живой сразу после поездки. Мы с ним встретимся позже.

– Как хочешь, но это глупо.

Он зевнул так, что едва не вывихнул челюсть, выпрямился во весь свой высоченный рост, встав с дивана, потянулся и направился к лестнице. На полпути он остановился и широко улыбнулся:

– Гениальный вечер, мам, правда.

– Полностью с тобой согласна, Ноэ, милый.

– Будем почаще это устраивать?

Сердце снова кольнуло. Я встала и подошла к нему. – Если захочешь, – ответила я, убирая с его лба прядь волос.

Он звучно чмокнул меня в щеку, а я изо всех сил вдохнула его запах.

– Я люблю тебя, мама.

– Я тоже тебя люблю. Пусть тебе приснятся хорошие сны.

Он поднялся наверх и, насвистывая, скрылся в коридоре. Только что он в последний раз сказал, что любит меня, а я сказала, что люблю его, и в последний раз не засомневалась, верит ли он мне. Через сутки он меня возненавидит. У меня останутся только воспоминания.

Двигаясь вдоль крепостных стен, я удержалась и не поднялась наверх, не прошла под окнами Пакома. Побоялась, что сладкие воспоминания подорвут мою решимость, да и не хотела отравлять их тем, что сейчас произойдет.

Я долго сидела в машине перед зданием “Четырех сторон света”, уставившись на проливной дождь. Я не стремилась выиграть время или увильнуть, вовсе нет. Я приводила себя в нужное состояние. Состояние, в котором я вынесу невыносимое. Разбить, разрушить, растоптать несколько жизней. Я представляла себе детей Николя, которые ни в чем не повинны. Этим утром они завтракали вместе с веселым и счастливым папой. А какой папа придет домой вечером? Раздавленный? Перед уходом на работу Элоиза обняла радостного мужа. Какой муж предстанет перед ней вечером? Потерянный? Я искренне переживала из-за необходимости причинить боль Николя. Ведь когда-то я его очень любила, он сделал меня счастливой, я расцвела рядом с ним. Никто не хочет причинять боль своей первой любви. А когда я увидела, каким он стал, чувство вины у меня только усилилось, я поняла, что совершила страшную ошибку.

Николя приветствовал меня широкой теплой улыбкой.

– Как у тебя дела, Рен?

Его тон был заботливым – сейчас он заговорит о Пакоме. Что ж, придется вынести все. Я не произнесла традиционное “Все в порядке”, которое вот-вот потеряет всякий смысл.

– А у тебя?

– Все время занят, но это нормально. Рутина!

Через несколько минут мы удобно уселись в кресла в его кабинете, взяли кофе и были готовы к светской беседе.

– Ты могла не приезжать, между прочим. Мы бы сняли все вопросы по почте или по скайпу.

– Я должна была приехать.

От моего внимания не ускользнуло, что он опасается предстоящего разговора, его взгляд останавливался на чем угодно, но избегал меня.

– Ты воспользовалась отсутствием Пакома? – осторожно спросил он.

– Да… Нет… Не важно…

– Послушай, Рен, для нас с Элоизой не секрет, что между вами что-то есть… Не стану врать, мне было немного странно думать, что вы вместе, но… общение с тобой пошло ему на пользу. После твоего появления он немного остепенился, стал действовать не так импульсивно. И хотя тебя сегодняшнюю я пока не так хорошо знаю, все-таки я готов держать пари, что ты с ним тоже будешь счастлива…

Хватит, Николя, ну пожалуйста. Не надо еще больше все усложнять!

Тут он нанес удар:

– Поди пойми, что ему стукнуло в голову, но он вроде как все послал к чертовой матери, и я бы предпочел, чтобы он проделал такое с другой женщиной, а не с тобой.

Я не была готова к подобному развитию событий, не ожидала, что все произойдет так быстро. Пора совершить прыжок.

– Николя, сразу остановлю тебя, Паком ни при чем… Во всем виновата я, и это мне надо извиняться. Можешь ни в чем не обвинять его.

Я с вызовом посмотрела на Николя, чтобы избавить его от последних сомнений. Он интерпретировал мои слова по-своему, и его лицо стало каменным.

– Что ты ему сделала?

Как они похожи друг на друга, как близки, смерть не разлучит.

– Ему стало кое-что известно…

Я подняла лицо к потолку, чтобы не дать пролиться слезам. Но это не помогло.

– Что? Что ему стало известно, Рен?

Его тон сразу смягчился – Николя всегда был чувствителен к слезам, они включали у него желание защитить, давали возможность выступить спасителем. Да, он не изменился с тех времен.

– Он познакомился с моим сыном.

– У них не сложились отношения? Подожди, дай им время… Паком только выглядит безответственным, но с детьми он гениально находит общий язык.

– У них есть все основания поладить, мне даже кажется, что встреча была им суждена, – возразила я, сама того не желая.

– Не понимаю. Объясни мне, я хотел бы помочь тебе, вам помочь.

Еще миг, и я уже не смогу дать задний ход.

– Ноэ не десять лет, Николя.

Он нахмурился, сбитый с толку. Я мысленно простилась со своей жизнью, со всем, что я построила.

– Ноэ семнадцать лет.

Несколько секунд он оставался бесстрастным, я сидела перед ним, но он меня не видел – скорее всего, быстро делал в уме подсчеты. Николя всегда был проницательным. Потом он сильно вздрогнул, словно его ударило током. Он встал так стремительно, что кресло ударилось о стену за его спиной.

– Как… Как у тебя может быть семнадцатилетний сын? И зачем ты соврала?

Он принялся вышагивать по комнате, кусая большой палец, на котором вот-вот выступит кровь. Я встала и медленно подошла к нему.

– Николя, посмотри на меня, пожалуйста.

Он нехотя бросил на меня косой взгляд, в котором сквозил страх.

– Нам с тобой нужно было держаться подальше друг от друга.

– Какое это имеет ко мне отношение? – Он занервничал, повысил голос.

Как тягостно противостоять очевидности.

– Когда ты меня бросил, я была на третьем месяце…

Его идеальный, упорядоченный мир, без единого скелета в шкафу, мир, выстраиванию которого он посвятил столько энергии, рухнул.