– Неприятности?

Повернулся, посмотрел на сидящую за соседним столиком женщину и угрюмо ощерился:

– Не твоё дело.

В ответ услышал сочувственное и тёплое:

– Вижу, вам очень тяжело. Попытался снова нагрубить:

– Ничего ты не видишь!

Но отшить незнакомку не получилось. В ответ на грубость женщина одарила его мягкой улыбкой:

– Я вижу боль, страх, растерянность и хочу помочь.

– Зачем?

– А ты бы не помог? – В её чёрных глазах светилась вся доброта мира. – Тебе нужно выговориться.

И Горелов понял, что незнакомка права: он должен выплеснуть накопившееся, должен избавиться, поделиться… Повертел в руке пустую рюмку и грустно – не грубо, а грустно, – сказал:

– Мне никто не поверит.

– Я поверю.

– Почему?

– Потому что вижу – твои слова идут от сердца, – она пересела за столик Горелова и протянула руку, прикоснувшись к его ладони: – Меня зовут Наина.

– Фёдор, – вздохнул Горелов, ощутив тепло женских пальцев.

– Очень приятно, Фёдор, – ласково промолвила Наина. – Расскажи, что у тебя случилось?

* * *

«Я ненавижу это глупое понятие – доверие. Такого слова нет в моём лексиконе и никогда не было, ведь доверия ищут лишь для того, чтобы обмануть. Я сам так поступал, неоднократно…

Поэтому не ищи моего расположения и уж тем более – доверия, в том, что я отдаю тебе одно из величайших сокровищ Земли. Я тебя презираю, жалкая полукровка, сгусток никчёмной пыли, но знаю, что ты распорядишься моим подарком разумно и ответственно. Потому что ты – идиот. Власть, от которой сходят с ума все, без исключения, обитатели Земли, не значит для тебя ничего. Ты вцепишься в мой подарок только потому, что он тебя увлечёт, и примешься заново познавать мир, о котором, как тебе казалось до сих пор, тебе известно всё…»

Дочитывать письмо в третий раз Виссарион не стал: пробежал глазами по первой стороне листа, исписанного резким почерком Шаба, сложил пополам, убрал в конверт и посмотрел на принёсшего послание лифтёра. Пока изумлённый Обуза изучал документ, Аристотель неподвижно стоял около открытой дверцы кабины, то ли не желая, то ли не имея права далеко от неё отходить. А увидев, что Виссарион закончил чтение, улыбнулся и поднял брови.

Обуза откашлялся.

– И… – он не знал, как продолжить.

– Да, – подтвердил лифтёр.

– Понятно.

Мужчины помолчали.

– Почему так долго? – неожиданно спросил книжник. – Шаб сдох не один месяц назад, почему вы не спешили с письмом?

– Я действовал в строгом соответствии с полученным распоряжением, – объяснил Аристотель. – Господин знал, что после его смерти баалы начнут искать сокровища и рвать их на части, то есть делить по справедливости. Архив же слишком ценен, чтобы отдавать его грешникам, поэтому господин надёжно спрятал его, и теперь, когда Архив перестали искать, вы можете вступить в свои законные права.

– Что изменилось? Как только станет известно, что Шаб назначил меня Архивариусом, ко мне сразу придут баалы.

– Я не знаю, что изменилось, я просто доставил письмо, – терпеливо продолжил Аристотель. – А на словах господин велел передать, что, независимо от вашего решения, через месяц всё Отражение узнает, что вы стали Архивариусом. Он позаботился об этом.

– Древний мерзавец! – выругался Виссарион, понимая, что выхода нет: никто не поверит, что он отказался от высокой должности, и все пойдут к нему за информацией, помощью и советом – как к любому Архивариусу. Услышав отказ, решат, что требует денег, а когда поймут, что он бесполезен, – убьют.

– Прекрасно вас понимаю. – Лифтёр чуть повернулся и жестом указал на кабину. – Не желаете осмотреть свою собственность?

– Скорее уж место работы, – проворчал Обуза, входя в лифт.

– Совсем забыл попросить у вас книгу, – вздохнул Аристотель, когда кабина пришла в движение. – Иногда мне становится невыносимо скучно.

– Я приготовлю что-нибудь к следующему разу, – пообещал Виссарион.

– Буду благодарен, – улыбнулся брюнет, но последнее слово заглушил лязг – кабина остановилась. – Ваш этаж, Архивариус.

Однако дверь открывать не стал.

Обуза помедлил, понимая, что лифтёр даёт ему возможность принять окончательное решение, потом решительно надавил на ручку, распахнул дверь, сделал широкий шаг и замер, с восхищением разглядывая мрачное сводчатое подземелье, освещённое желтоватым светом редких бра, тяжёлую мебель густого красного цвета, письменный стол, удобнейшее на вид кресло в его главе, четыре искусно сделанных глобуса в человеческий рост и стеллажи… бескрайние стеллажи, уходящие далеко-далеко в подземелье, на которых стояли книги, тетради, атласы, папки с документами, блокноты – вся жизнь Отражения, подтверждённая высшими силами, каждый договор, устный и письменный, каждое обещание и каждая клятва, – всё, что было произнесено и сделано.

– Добро пожаловать в Архив, – с почтением произнёс Аристотель. – Уверен, вам здесь понравится.

* * *

Порча стонала так, что мёртвые на ближайшем кладбище вздрагивали. Порча кричала и хлестала Кросса по плечам и даже лицу, но он не отмахивался, получая удовольствие от женской агрессии. Он знал, что удары сыплются из-за невозможного, невероятного наслаждения, которое испытывает с ним девушка, и щерился в плотоядной улыбке. И продолжал своё дело, поражая Порчу неутомимостью и фантазией. Он нависал над стройной, гибкой Ленкой, подобно скале, казалось, вот-вот раздавит её, но тяжесть лишь добавляла Порче эмоций, заставляла извиваться, кричать, визжать, кусаться и царапаться.