а может Анна догадалась об этом сама. Так или иначе, в Петербурге вновь появляется Линар, ставший к тому времени министром короля Польского и курфюрста Саксонского Августа III.

Мориц-Карл был женат, но жена умерла в 1730 г., и тогда две подруги решили, что Юлии надо выйти замуж за вдовца, чтобы облегчить его тайные свидания с Анной. В благодарность правительница подарила Юлии большое поместье Оверленд в Лифляндии и дом Густава Бирона, брата бывшего фаворита, в Петербурге на Миллионной улице[26].

Анна Леопольдовна

Сохранилось несколько писем Анны к Морицу. В одном из них она пишет: «Что же касается Жюли, как вы можете хоть на мгновение усомниться в ее (моей) любви и ее (моей) неизменной нежности после всех знаков внимания, которые она (я) вам оказала. Если вы любите (меня), не делайте ей (мне) больше подобных упреков, если только ее (мое) здоровье вам дорого». И далее: «19-го и 20-го числа этого месяца у нас будет маскарад, но не думаю, что смогу как следует поучаствовать в этом развлечении, потому что уже предвижу, что моей дорогой Жюли, у которой сердце и душа в другом месте, будет совсем не весело. Как это прекрасно сказано в песне, я не вижу ничего похожего на тебя, и все же все заставляет меня вспомнить о тебе. Сообщите мне время вашего возвращения и будьте уверены, что я испытываю к вам самые сильные чувства (целую вас и умираю вся ваша)». Помолвка состоялась 24 августа 1741 г., после чего жених уехал на родину, чтобы уладить свои дела. Возвращаясь в Петербург, в Нарве он услышал о дворцовом перевороте и об аресте своей возлюбленной, тут же «повернул оглобли» и вернулся в Саксонию.

Дворцовый переворот

Джейн Рондо, имевшая возможность близко познакомиться с Елизаветой, пишет: «Вы узнаете, что я часто бываю у принцессы Елизаветы и что она удостоила меня своим посещением, и восклицаете: “Умна ли она? Есть ли в ней величие души? Как она мирится с тем, что на троне — другая?” Вы полагаете, на все эти вопросы ответить легко. Но я не обладаю вашей проницательностью. Она оказывает мне честь, часто принимая меня, а иногда посылает за мной. Сказать по правде, я почитаю ее и в душе восхищаюсь ею и, таким образом, посещаю ее из удовольствия, а не по обязанности. Приветливость и кротость ее манер невольно внушают любовь и уважение. На людях она непринужденно весела и несколько легкомысленна, поэтому кажется, что она вся такова. В частной беседе я слышала от нее столь разумные и основательные суждения, что убеждена: иное ее поведение — притворство. Она кажется естественной; я говорю “кажется”, ибо кому ведомо чужое сердце? Короче, она — милое создание, и хотя я нахожу, что трон занят очень достойной персоной, все же не могу не желать, чтобы принцесса стала, по крайней мере, преемницей».

Очевидно, Елизавета желала того же, но при жесткой и подозрительной Анне Иоанновне предпочитала держаться тише воды ниже травы. Однако, когда корону получила значительно менее инициативная, а следовательно — менее опасная для Елизаветы Анна Леопольдовна, Елизавета начала действовать.

Антон Ульрих

В ночь с 24 на 25 ноября 1741 г. она вместе с несколькими преображенцами явилась во дворец и захватила правительницу с семейством. Вслед за тем арестовали Миниха, Остермана, вице-канцлера графа Головкина. Утром 25 ноября издан манифест о восшествии на престол императрицы Елизаветы.

Бывшую правительницу с семьей сначала выслали в Ригу, затем в крепость Дюнамюнде, где у Анны родилась дочь Елизавета. Вместе с ними уехала и Юлия, Анна просила у Елизаветы позволения взять ее с собой.

В январе 1744 г. всех перевезли в город Раненбург (Рязанской губернии), оттуда в Архангельск и, наконец, в Холмогоры, где поселили в бывшем архиерейском доме, обнесенном высоким тыном, под бдительным надзором стражи. Маленького сына Иоанна Антоновича, который мог претендовать на престол, у семьи отобрали и содержали отдельно. Юлии не позволили ехать в Холмогоры, вместо нее с семьей поехала ее сестра Якобина Менгден, бывшая невеста Густава Бирона.

Юлия прожила в Регенсбурге более двадцати лет, под надзором, терпя голод и лишения. Выходить из дома ей не разрешали, кормили впроголодь, она собирала яйца галок, гнездившихся на чердаке. Чтобы как-то прокормить себя, она продавала свою одежду, ткала и вязала, а один из охранников и его жена продавали ее работы. Софья Менгден рассказывает: «За последние годы она даже себе позволяла по воскресеньям и средам пить по чашке кофе и по рюмке вина, при этом всегда угощала верного служивого и его жену». Свободу бывшей фрейлине возвратила Екатерина, к которой обратилась со слезной просьбой мать Юлии. Встретившись в Москве с Екатериной, Юлия наконец вернулась в Лифляндию к матери. Софья Менгден рассказывает: «Привыкшая сама к труду, она того же требовала от прислуги и не любила, чтобы кто-либо сидел сложа руки. Она охотно говорила о прошлом, о времени своего заключения, но с большой осторожностью отзывалась о Дворе принцессы Анны Леопольдовны». Скончалась Юлия в 1786 г. и похоронена в семейном склепе.

Судьба ее повелительницы не менее грустная. В тюрьме у Анны Леопольдовны родились еще два сына — Петр (19 марта 1745 г.) и Алексей (27 февраля 1746 г.). Родив последнего, Анна заболела родильной горячкой и умерла. Ей было всего 28 лет. Рождение принцев Петра и Алексея скрыли, и объявили, что Анна скончалась от лихорадки.

Позже подросшего Ивана перевезли в Шлиссельбург, где он находился в полной изоляции, ему не разрешалось никого видеть, даже крепостных служителей. Там он содержался до 1764 г., когда подпоручик В.Я. Мирович попытался освободить Ивана. Однако стражникам выдали секретную инструкцию умертвить арестанта, если его попытаются освободить (даже предъявив указ императрицы об этом), поэтому в ответ на требование Мировича они закололи Ивана и только потом сдались.

Ю. Менгден с Иоанном Антоновичем

Остальное «брауншвейгское семейство» оставалось в Холмогорах. Нередко они нуждалась даже в самом необходимом. Воспитанные вместе с простолюдинами, дети Антона Ульриха не знали другого языка, кроме русского. В 1762 г. Якобине разрешили вернуться в Ригу, под надзор брата, где она через 10 лет умерла.

После того как престол захватила Екатерина II, Антону Ульриху предложили удалиться из России, оставив детей в Холмогорах; но он решил остаться и умер в