— Где-то между небом и землей, — пожал я плечами.

— Не поняла.

— Стоим на земле крепко, но находимся в подвешенном состоянии. Так ясней?

— М-да, — тяжко вздохнула она и села в кресло за столом.

— Опохмеляться будешь?

— Не хотелось бы… А есть? — совсем без желания спросила она.

Но спиртное помогало ей ослабить груз навалившихся вдруг проблем…

— Пива мало, водки много.

— А виски? Коньяк?

— Мы люди простые, деньги на ветер не выкидаем. Поэтому только водка с пивом.

— И закуска, — добавил Иван, поставив на стол пластиковое блюдо с бутербродами.

— Водка, пиво, кофе, бутерброды…

— Алина спит? — спросила Настя, глянув на лежащую женщину.

— Как видишь… Не бойся, не отравили. Если только феназепам не просрочен. Но это вряд ли. У нас тут строгий учет, — не совсем уверенно сказал я.

Мы, конечно, стремились к тому, чтобы у нас был полный порядок в запасах продовольствия и медикаментах, но, честно говоря, до классического немецкого педантизма нам пока еще далеко.

— Вы что, снотворным ее напоили?

— Снотворное успокаивающего действия. Будешь?

— Спасибо, я лучше водки.

— Заодно и брата помянешь.

— Что? — Настя вздрогнула и осатанело посмотрела на меня.

— Ты же сама сказала, что его убили, — не без чувства вины сказал я.

— Я говорила? Я сказала, что в него стреляли. Я сказала, что он упал.

— Акто стрелял?

— Ну, ты же их видел…

— Аты Жмыхова видела?

— А что, Жмыхов там был?

— Ты же сама сказала, что это он.

— Ну, говорила… А кто еще мог это все организовать?

— Но это только догадки? Точной информации у тебя нет?

— Нет, точной информации у меня нет…

— Мне кажется, Жмыхов понял, что его раскрыли. Или ему просто нет надобности скрывать свое истинное лицо. Он сказал, что не предатель. Потому что работал на завод, а не на твоего брата. И не Ремезов на заводе главный. Про Савельева он ничего не говорил, но дал понять…

— Это Жмыхов тебе сказал? — Глаза у Насти в недоумении расширились.

— Да, он звонил мне, требовал твою голову. Ну и Алина ему тоже нужна.

— Он тебе звонил?!

— Да, по спутниковому телефону. Который я отобрал у Феди Струкова.

— У Феди Струкова?

— Ты его знала?

— Ну, конечно.

— Он был человеком Жмыхова?

— Ну, подчинялся ему… А где Струков?

— Он тебе нужен?

— Да, конечно! Он бы сейчас нам очень помог…

— Он же человек Жмыхова.

— Да, но нанимал его Эдик. Жмыхов просто его начальник. А предан он Эдику… Хотя и Жмыхов был ему предан… Почему телефон Струкова у тебя?

— Я же говорю, у Феди одолжил.

— Федя нам сейчас нужен!., — разволновалась Настя. — Я понимаю, он охотился на тебя, хотел тебя убить…

— А вот это уже интересно! — Я оборвал ее резко и без всякого сожаления, — Я бы даже сказал, очень интересно… Ты знала, что Федя заманивал меня в ловушку, ты знала, что Федя собирался меня убить, но не позвонила мне, не предупредила…

— Э-э… — растерянно проблеяла она.

— Не надо искать оправданий. Я все понимаю Я представлял опасность для твоего брата, а значит, и для тебя, поэтому от меня нужно было избавиться. Да и кто я такой, чтобы меня предупреждать!.. Да, сейчас ты скажешь, что ты предупреждала меня. Скажешь, что вы мне даже моральный ущерб компенсировали, чтобы я убрался. Скажешь, что я сам во всем виноват, не надо было мне снова лезть в это дело..

— А разве это не так? Я тебя действительно предупреждала. Но ты все-таки сунул свой нос в розетку… У вас оружие, бронежилеты… Вы что, убили Струкова?

— Ты же не дура, ты должна понимать, что никто тебе этого не скажет. Ваня, ты же не скажешь, где Струков? — выразительно посмотрел я на своего напарника.

— Я откуда знаю, где он? — правильно понял меня парень.

— И я не знаю…

— Ты его убил… И ты забрал его телефон… Где телефон? Я хочу позвонить этому скоту Жмыхову! — заистерила Настя.

— Нет телефона. Я его выбросил.

— Зачем?

— Чтобы Жмыхов мне больше не звонил. Чтобы не требовал твою голову. А то вдруг возьму да соглашусь на его условие.

— Он ставил тебе условие?

— Да, ставил. Я сдаю ему тебя и Алину, а он скажет мне, где находится Альберт.

— Он так сказал? — растерянно, но не беспомощно спросила Настя.

Ее мысли не плыли по течению, они барахтались, пытаясь прибиться к берегу. Настя напряженно искала выход из ситуации, которая пока складывалась не в ее пользу.

— Да, он так сказал, — кивнул я.

— Он не мог тебе этого сказать.

— Потому что он не знает, где Альберт?

— Не знает…

— Значит, к убийству афганца Семена он не имеет никакого отношения.

— Это ты о ком?

— Это я о парне с Крайней улицы. Там твой брат снимал дом в две тысячи шестом году. Сразу после того, как вы с ним из Кирова вернулись, снял.

— Не знаю я никакого Семена.

— Безногий парень, он в соседнем доме жил.

— Безногий?.. Да, кажется, был такой… Да, был такой… Глазки мне строил…

— Глазки строил?! Надеюсь, ты не отвечала ему взаимностью? — Я скривил губы в саркастической усмешке. >

— Нет, не отвечала… А что за тон?

— Что, не нравится тон?.. Ну, это, наверное, от ревности… Ты же мне нравишься… Мы хоть и по разные стороны, но как женщина ты мне нравишься… Я тебя и к Семе этому ревную, и к Жмыхову… К Альберту, правда, не ревную. Знаешь почему?

— Почему? — отозвалась она в напряженном ожидании подвоха.

— Потому что не было у тебя ничего с ним… Хотя, может, поначалу и было. Если он «би»…

— Это ты о чем?

— Это я о ком. Не ты жила с Альбертом, это Эдик с ним жил. В доме на Крайней улице.

— Эдик с ним жил? — в замешательстве переспросила Настя.

— А разве нет?

— Ну-у… Может, он и жил, но не в том смысле, в котором ты подумал. Просто мы с Альбертом поссорились…

— Я тебя понимаю, ты не хочешь выдавать брата. Может, кто-то кичится своей нетрадиционной ориентацией, но твой Эдик такой радостью не страдает. Потому и не хотел он, чтобы я до истины докопался. Потому меня в ловушку заманили, чтобы убить. Правда, уверенности не было, что меня убьют. Поэтому и вопросы появились. А вдруг Сема-афганец поделится со мной своими наблюдениями? Сам он вроде никому ничего не говорил, но я-то мог его разговорить Поэтому и отравили Сему паленой водкой…