Зато в дневнике Лиза дала волю чувствам!

Да, знаем мы эти “отраженные заболевания”! Мне известно, что мой отец до женитьбы вел далеко не нравственную жизнь, имея связь с одной красивой работницей на фабрике, мне говорили о безнравственности моего отца в таких выражениях… Ведь со стороны смотреть это прямо ужасно — видеть молодую девушку, страдающую за “грехи своего отца”.

Вот уж истинно похоже на “Невинную жертву” д’Аннунцио. Я вдвойне невинная жертва: со стороны матери, испортившей мне нервы ненормальной жизнью, с другой — со стороны отца, оставившего мне в наследство такое “отраженное заболевание”…

Габриеле д’Аннунцио — итальянский поэт, прозаик и драматург, один из представителей европейского “декадентства”, оказавший влияние на многих русских писателей конца XIX — начала XX века. Два его знаменитых романа — “Наслаждение” и “Невинный” — были переведены в России, второй выходил под названием “Невинная жертва”. В романе главный герой убивает младенца, рожденного его женой от любовника.

Этот младенец — “двойная жертва”: супружеской неверности и ревности отца.

Но вот что интересно… Даже утвердившись в мысли, что ее болезнь связана с заражением отца сифилисом, Лиза жалела его, а не мать. “Но за то и поплатился несчастный папа: четыре года страдал он, умирая медленною смертью, умерев заранее умственно… Суд Божий совершился над ним… Несчастный! Нет у меня в сердце негодования против тебя. Какая-то тихая грусть, с примесью горечи, лежит на дне души, но снисхождение и почти прощение — превышает все. Ведь он «не ведал, что творил»”.

Ей самой оставалось жить пять лет.

В конце 1897 года Лиза оказалась в больнице Александровской общины сестер милосердия Российского общества Красного Креста.

Ноги пришли в такое состояние, что она с трудом могла ходить. “Нервное возбуждение, поддерживавшее меня до сих пор, упало, и когда я поехала к проф. Павлову и он запретил окончательно ходить на курсы, я даже не огорчилась”.

Неделя, проведенная в снятой ей квартире, показала Лизе, до какой степени она одинока. Ночью на ее звонки никто не являлся, потому что ночное дежурство горничных или швейцара в том “доходном” доме, где проживала Лиза, видимо, предусмотрено не было. Некому было подать ей воды или достать нужную вещь. А попросить дежурить возле себя знакомых курсисток она постеснялась. Да и не было у нее на курсах близких подруг. “И вот в эти-то дни как нельзя более очевидно выступил передо мной донельзя ограниченный круг моих знакомств между курсистками: две-три из 200 человек — не много!” И она задумалась: почему так получилось? “Мои ли чересчур большие требования к людям на первом курсе помешали мне сойтись… или… да нечего писать об этом…”

В архиве Дьяконовой нет ни одного письма родственникам за время ее болезни, хотя, судя по дневнику, сестре Вале Лиза все-таки писала…

Рождество и Новый год она отмечала в больнице и в дневнике сделала горькое признание, что с праздниками ее никто из родных не поздравил. Ни мать, ни братья, ни сестры. Разобраться в этих тонкостях семейных отношений невозможно, да это и не принципиально. Важно то, что во время своей болезни Дьяконова оказалась предоставленной самой себе, и никого по-настоящему не интересовала ее судьба. Кроме работников клиники Александровской общины, где она оказалась 20 ноября 1897 года и пробыла ровно два месяца, день в день. Там к Лизе все проявили участие, начиная с главного хирурга профессора Павлова. Несмотря на сопротивление девушки, готовой платить за свое лечение, он устроил ее в больнице на бесплатной основе, на так называемой “кровати имени Гамбургер”[26].

Когда он мне сказал об этом, я смутилась… и отказалась; но он, не обращая внимания на мои слова, самым добродушным тоном возразил: “Ну куда вам платить 50 рублей”… Я чувствовала, что этому доброму человеку доставляет удовольствие положить меня, как учащуюся, бесплатно…

Закона о бесплатном лечении студентов и курсисток в России не было. Но даже самые известные петербургские и московские врачи считали долгом совести выезжать к болевшим студентам бесплатно и по мере возможности устраивать их в бесплатный стационар. Нарушить это правило считалось постыдным. В дневнике Дьяконовой приводится анекдот о знаменитом московском терапевте Г. А. Захарьине. Он был лечащим врачом царской семьи и многих известных людей, в том числе писателей: Некрасова, Толстого, Тургенева, Салтыкова-Щедрина. Но Захарьин имел правило всегда брать деньги за свои услуги. Ходили слухи, что он умер миллионером. Однажды он будто бы потребовал за визит к студенту 50 рублей. Товарищи больного собрали эти деньги медяками и вручили профессору целый мешок. Он не отказался его взять.

Евгений Васильевич Павлов — русский хирург, лейб-медик, участник Русско-турецкой и Русско-японской войн. У него было много заслуг перед Россией. Всю жизнь он оставался практикующим хирургом и скончался, как тургеневский Базаров, от заражения крови, порезав палец во время последней операции в Сочи в 1915 году, когда ему было 70 лет.

Хирургическая больница Александровской общины была его любимым детищем. Здесь трижды в неделю он проводил прием больных, затем — операции. Оперироваться приезжали издалека, слава о Павлове гремела по всей России.

Общины сестер милосердия имели давнюю историю. В Европе они стали появляться в XI веке при католических монастырях для помощи больным беднякам и сиротам. В 1223 году дочь венгерского короля и супруга ландграфа Тюрингии Людвига IV Елизавета Тюрингская под руководством францисканских монахов построила больницу для бедных в Эйзенахе, а в 1228-м — в Марбурге, где трудилась наравне с другими сестрами, за что была причислена к лику святых под именем Елизаветы Венгерской. В 1633 году незаконнорожденная дочь французского аристократа Луиза де Марийяк, воспитанница доминиканского монастыря в Пуасси, под руководством священника Викентия де Поля организовала общину сестер милосердия из бедных девушек, за что также была причислена к лику католических святых. В XIX веке англичанка Флоренс Найтингейл, дочь знатных аристократов, преодолевая сопротивление своих родителей, получила образование сестры милосердия и возглавила небольшую частную клинику на Харли-стрит в Лондоне. Во время Крымской войны вместе с 38 помощницами она отправилась сначала в Турцию, а затем в Крым, где впервые последовательно провела в жизнь принципы правильной санитарии и ухода за ранеными. В результате их работы смертность в лазаретах снизилась в 20 раз. Памятник Флоренс Найтингейл и ее сестрам стоит в центре Лондона рядом с фигурами шотландских гвардейцев.

С русской стороны в Севастополе под руководством врача Николая Ивановича Пирогова работали сестры милосердия из Крестовоздвиженской общины, учрежденной великой княгиней Еленой Павловной. Из 120 сестер 17 погибли при исполнении служебных обязанностей. Толстой так описал этих святых женщин в одном из “Севастопольских рассказов”: “Одна женщина, лет пятидесяти, с черными глазами и строгим выражением лица, несла бинты и корпию и отдавала приказания молодому мальчику, фельдшеру, который шел за ней; другая, весьма хорошенькая девушка, лет двадцати, с бледным и нежным белокурым личиком, как-то особенно мило-беспомощно смотревшим из-под белого чепчика, обкладывавшего ей лицо, шла, руки в карманах передника, потупившись, подле старшей и, казалось, боялась отставать от нее” (“Севастополь в августе 1855 года”).