– Немножко, – прошептала она, целуя тонкий шрам на его груди и прижимаясь к ней лицом. Темные волосы щекотали ее, сильный запах мужчины сводил с ума.

– Покажи, – потребовал он и заставил ее оголить пострадавшую от его руки попку. Арина выгнула шею и бросила короткий взгляд туда, на свои розовые ягодицы, покрытые ярко-красными следами от ударов гибкой кухонной лопаткой из пластика. Кто бы мог подумать, что такая прозаическая вещь может доставить столько ярких сексуальных ощущений.

– Да уж, ты действительно позавтракал мной. И пообедал, – усмехнулась Арина, устало роняя голову на ладони. Запястья тоже горели, но следов от лент почти не осталось – ленты были нежными, а узлы – умелыми, так что ничего, кроме легкого покраснения, не напоминало о том, что было сделано с ее руками всего несколько часов назад.

– Я не должен был… – покачал головой Максим. – Я становлюсь порой неуправляемым.

– Просто зверь! – рассмеялась Арина, поглядывая на него в щелочку между соединенными возле лица ладонями. Максим нахмурился и свел брови.

– Скажи только одно слово, я никогда больше тебя пальцем не трону, – повторил он сердито.

– Если ты меня больше никогда пальцем не тронешь, я умру – это разобьет мне сердце, – прошептала Арина и приподнялась, поцеловала его в губы. Он судорожно вздохнул и покачал головой.

– Я так люблю тебя, это трудно вынести. Ты такая нежная, хрупкая. Вдруг я сделаю что-то не так и ты разозлишься? Вдруг я потеряю тебя? – Он напряженно вглядывался в ее лицо. Она улыбалась загадочной улыбкой удовлетворенной женщины.

– Знаешь ли, милый мой Максим, как мне с тобой трудно! Очень трудно! – воскликнула она с притворным возмущением, хотя убрать эту глупую счастливую улыбку у нее так и не получилось.

– Я знаю, поверь, – кивнул он, нежно массируя ей плечи. – Нужно помазать тебе ягодицы дезинфицирующим кремом. Я сейчас принесу.

– Ты уже мазал. И я не об этом. У меня затруднение совсем другого рода.

– Какое затруднение? – сощурился Максим. – Ты можешь сказать мне. Мы найдем что-то, приемлемое для нас обоих. Я знаю, мы сможем. Ведь местами тебе было хорошо, разве нет? Это читалось в твоих глазах.

– Местами? – расхохоталась Арина. – Хочешь, я покажу тебе, какими конкретно?! Но у меня с тобой проблема. Огромная проблема. Я с трудом удерживаюсь, чтобы не попросить тебя снова повторить все это еще раз. Прямо сейчас. Что мне делать, если я не удержусь и начну тебя умолять? Встану перед тобой на колени?

Максим замер, его зрачки расширились, губы приоткрылись от удивления. Он просверлил Арину взглядом, полным недоверия и подозрения.

– Это правда? Тебе понравилось?

– Понравилось? – усмехнулась Арина. – Нет! Это было божественно. Я буду ходить за тобой хвостом и просить еще. Я не знаю, как это объяснить, но внутри меня сейчас все такое счастливое, что мне даже страшно.

– Страшно? Почему? – удивился он.

– Когда я лежала там, в один момент мне было настолько хорошо, что мне показалось на секунду, что я могу умереть – так я была счастлива.

Максим изумленно посмотрел на нее.

Как эта прекрасная девочка оказалась в моих руках?

Любовь – это страх, вот что это такое. Это огромное наслаждение, рядом с которым спрятался физический, животный страх потерять человека, без которого уже невозможно жить. Как он мог допустить, чтобы это случилось с ними.

Максим еще сильнее прижал к себе Арину, пытаясь сбросить холодный ужас того, что все это может оказаться лишь мимолетным сном, новым, более изощренным кошмаром, жестокой игрой высших сил, всегда стремившихся разрушить его.

Нет, все это неправда. Она здесь. Она будет с ним всегда.

– Ты сейчас счастлива? – спросил он, любуясь ее нежной красотой.

– Сейчас? Что ж, сейчас каждая клеточка моего тела поет эту ужасно романтичную песню. Как же там… Луч солнца золотого… – Арина принялась напевать, – тьмы скрыла пелена…

– Гхм, какое счастье, что ветеринарам не нужен хороший слух, – рассмеялся Максим.

– Солнце взойде-от! – заливалась Арина. – Вот так я себя чувствую. А еще, мне почему-то нравится чувствовать даже эту боль на попе, нравится вспоминать, как и что ты делал это со мной и с какой страстью. Я ненормальная, да?

– Нет, – покачал головой Максим и поцеловал ее в основание шеи. – Это более чем нормально. Такой секс – как приправленная перцем тайская еда. Она восхитительно вкусна, хотя порой становится трудно дышать от ее остроты. Слишком яркие ощущения. И теперь, с каждым движением, с каждым болевым сигналом, которые передают твои нейроны, ты чувствуешь послевкусие того, что мы делали друг с другом. Как после самого лучшего вина. Со мной происходит то же самое. Мои ладони до сих пор горят, мой член встает, стоит мне вспомнить, как ты лежала там, подо мной. Ох, девочка. Как ты можешь позволять мне все это?

– Но я хочу всего этого, – прошептала Арина. – Всего, чего ты захочешь подарить мне. Каждую эмоцию, каждое ощущение. Я – в руках мастера. Ты – мой мастер.

– Я – твой мужчина. И я хочу, чтобы ты осталась со мной навсегда. Говоришь, ты чувствовала, что умираешь от счастья? А я до того, как ты появилась в том проеме, вся в слезах, вообще не жил. Ты – это все, что мне нужно. Чтоб ты, девочка, всегда лежала рядом со мной. Скажи, нужно мне тебя для этого связать? Я могу, – пробормотал он, потом улыбнулся и чмокнул Арину в нос. – И все же позволь мне положить еще немного крема.

Он поднялся с места, оставив ее одну. И в ту же минуту она испытала странное, иррациональное чувство потери. Но разве можно страдать только оттого, что человек отошел на секунду за баночкой крема?

Она скучала по нему уже. И когда уходила в институт, и когда он уезжал куда-то на съемки. Ее сердце начинало биться сильнее, когда его силуэт возникал вдали, возле машины. Она представления не имела, что их ждет впереди, и делала все возможное, чтобы не думать об этом. Но все случившееся с ней за два последних месяца многому ее научило и заставило видеть больше и глубже, чем прежде. Она повзрослела за это время. Но совсем взрослой и многоопытной, конечно, не стала. Однако интуитивно она опасалась, что то, что происходит между ними, может не пройти для нее благополучно, а оставит рубцы не на коже, а на душе – да и что там говорить, может просто ее разрушить. Вряд ли он чувствует то же самое. Он слишком красив и развращен, у него слишком обширный опыт. Он слишком богат и пресыщен. Разве будет он любить такую простушку, как она, долго? Но что, если он и правда вдруг переменится и остынет к ней?

Сейчас он здесь, вопреки всему, и говорит, что любит ее. Но что будет завтра, когда ему станет мало ее тела и ее связанных рук? Что, если ему снова захочется вернуться на Горианские игры, отдаться куда более острым наслаждениям? Сможет ли она тогда от него уйти? Сможет ли остаться с ним, зная, что это все равно – конец.