Арьергард — десяток хихикающих девчонок и мальчишек из разных отрядов.

Доктор страдальчески кривил лицо, при каждом шаге Леши болезненно морщился и вполголоса ругался. Закревскому чувство юмора сейчас изменило, он был мрачен и не откликался на шутки зрителей, привлеченных небывалым зрелишем. А может, просто устал взбираться в гору с тяжелой ношей.

Леша опустил ценный груз на крыльцо, на заботливо подложенный Алиной спасжилет. Груз застонал протяжно и жалобно.

— Что с ним? — неприязненно спросила Астраханцева.

— Нырнул неудачно, повредил ногу, — ответила Киса. Пробиркин подтвердил ее слова новым жалобным стоном и слегка приподнял поврежденную конечность — для лучшего обозрения. Нога распухала и багровела буквально на глазах.

— Придурок... — констатировала Ленка еще более неприязненно.

Вызвать «скорую» из Солнечноборска в «Варяг» второй раз за сутки было нереально. Эвакуацию Доктора в районную больницу взял на себя завхоз Федор Павлович Обушко, отпросившийся у Горлового на три дня в город — кто-то там у него занедужил, не то жена, не то сестра.

...Похожий на владельца — такой же старый, но бодрый, — «четыреста седьмой» завхоза поскрипывал рессорами на ухабах лесной дороги. Пробиркин в такт постанывал. Обушко молча улыбался мрачной улыбкой, для этого имелись две причины.

Во-первых, уже второй раз сегодня из лагеря отправлялся прямым курсом на больничную койку человек куда как моложе Федора Павловича, а сам он... тьфу-тьфу-тьфу... нет под рукой дерева, а то постучал бы...

Во-вторых, молодых дебилов, этих бронеголовых подростков, повадившихся на плантацию завхоза, ждал любовно подготовленный сюрприз. Не смертельный, но неприятный.

Обушко улыбался...

Насчет бронеподростков Федор Павлович ошибся. Подростки к набегам на секретную делянку никакого отношения не имели. В качестве неиссякаемого источника закуски огородик завхоза недавно открыл для себя Володя.

Двоюродный племянник жены Горлового.

09 августа, 23:20, Каменка

К нежилой деревушке Каменке они вышли два часа назад, в глубоких сумерках.

Больше не нашли ничего, и ребята Дерина, ждавшие их, тоже. Дорога, тянувшаяся по гребню гряды, оказалась ведущей из ниоткуда в никуда. Она затерялась в луговинах — трава за прошедшие годы затянула и скрыла накатанные за одно лето колеи.

Деревушка была — одно название, тут не Сибирь, где долгие десятилетия стоят брошенные дома из вечного дерева лиственницы. Здесь уцелели лишь высокие, в человеческий рост, фундаменты, сложенные из дикого камня. Ладно — все лучше, чем ночевать в чистом поле. Да и зажженные внутри костры их дичь, если вдруг окажется неподалеку, не увидит.

— Ну что, Пинкертоны?

Наверное, майор хотел, чтобы это прозвучало иронично. Не получилось. И он, и Кравец с Дериным слишком устали за последние двое суток.

Все трое сидели внутри того, что когда-то было домом, прислонившись спинами к медленно отдающему дневное тепло камню. Капитан с лейтенантом курили, майор с завистью на них поглядывал, вертя в пальцах не зажженную сигарету, седьмую за сегодня — дневную норму он сам себе установил в три штуки.

— Там, на севере, полтора часа назад закончили. Действительно, двое наших. Одного живым вроде взяли.

— Что говорит? — со слабой надеждой поинтересовался Минотавр.

— Ничего. Из реанимации если выйдет — может, и заговорит. Трудно, знаешь, с пулей в голове разговаривать...

— Ну, это как повезет, — с видом крупного знатока черепно-мозговых травм заявил Кравец. — Видел я одного контрактника, его навылет, от виска до виска, прострелили. И не иначе, какой-то речевой центр зацепило — мало того, что в сознании остался, так еще три часа подряд болтал без умолку, прямо логорея натуральная...

Собеседники не выказали ни малейшего интереса к судьбе бедолаги-контрактника, и лейтенант резко сменил тему:

— Нам-то что делать?

— Спать. Выставить охранение и спать. До рассвета меньше пяти часов, с утра начнем все сначала.

— Собаки нужны. Без собак до зимы по лесу шляться можно.

— Не дают нам собак. Скажи спасибо, что хоть все шоссе истанции перекрыли да милицию местную на ноги поставили...

— Тут и без шоссе, проселками, просочиться можно, если карта есть или места знаешь... Я бы на их месте надыбал где-нибудь у озера туристов с машиной и палаткой, таких, что не на один день выбрались, сразу их не хватятся и... — Кравец энергичным жестом показал, что он сделал бы с невезучими туристами. — А потом потихоньку, лесными дорогами — к городу.

Дерин тоже имел свои соображения о методах ухода от «невода», но майор безапелляционно отправил обоих спать — день предстоял тяжелый. Посидел один еще несколько минут, перебирая возможные варианты завтрашних действий; посмотрел с сомнением на помятую, теряющую табак сигарету... Плюнул на все дневные нормы, чиркнул зажигалкой и наслаждением затянулся.

09 августа, 23:25, комната Володи

«Блин, совсем забыл про песок», — подумал Володя — электрик, охранник и племянник жены Горлового. Он только что вошел в свою комнатушку и тяжко опустился на стул, стоявший у заваленного грязной посудой стола. Володя встал, пошатнулся, двинулся к выходу... Посмотрел на часы, посмотрел за окно — передумал и вернулся. Завтра... завтра он раненько встанет и все сделает...

Приказ подсыпать свежего песка на площадку для лагерных линеек он получил днем от СВ. Едва ли старшая вожатая сможет завтра проверить исполнение, но Горловой никогда и ничего не забывает... Конфликтовать с начальником лагеря, будь он хоть трижды родственник, Володя не хотел. После сегодняшнего — особенно.

...Будильник он поставил в грязную алюминиевую кастрюлю — дабы сработала резонатором, усилила звук, не дала проспать...

И Володя не проспал-таки.

К сожалению...

Ночь. Ограда «Варяга»

Он снова оделся во все черное, как и при первом визите в лагерь.

Но теперь на нем была не куртка-ветровка — поверх черного комбинезона натянута черная же разгрузка, многочисленные карманы которой раздувались от странных и разнородных предметов.

Руки в черных перчатках ухватились за ржавый верх решетчатой ограды, грузное тело легко и бесшумно взлетело, приземлившись уже на территории «Варяга», ничто из надежно закрепленного снаряжения не стукнуло и не звякнуло. И тут же обдуманный бессонными ночами до мельчайших деталей план дал первую трещину...

...Боль ударила исподтишка, внезапно и резко — словно внутри, справа, взорвалась крохотная граната, рассыпавшись на сотни и тысячи зазубренных, безжалостных игл, пронзающих плоть и кромсающих нервные окончания. Боль вышла за тот предел, после которого люди, как бы сильны и выносливы они не были, кричат во весь голос и катаются по больничной койке, разрывая ремни... Он полулежал, прислонившись к ограде, и не издавал ни звука — гортань и связки умерли, распластанные беспощадными лезвиями. Он не потерял сознания, если можно назвать сознанием огненный ад, сжигающий все внутри черепа.