Я решил было, что он для разнообразия промахнулся, но затянувшееся молчание ружья поведало мне об истинной причине его ярости.

У него кончились патроны.

Я поднял глаза. Он развязал свой узелок и принялся в нем копаться. Вытащил оттуда небольшой предмет и оценивающе осмотрел. Предмет сверкнул на солнце, и я увидел, как белый цвет сменяется розовым, затем лиловым, синим и снова белым, в зависимости от того, как его поворачивали пальцы Джека.

Это была жемчужина!

Не стану говорить, что это была самая красивая из виденных мною жемчужин. Не так уж много я их видел, не говоря уж о том, чтобы держать в руках, но эта была необыкновенно хороша. Я глаз не мог от нее оторвать. Она словно настраивала на мечтательный лад, и, несмотря на то что мы находились в ужасной ситуации, я и вправду замечтался и очутился в ином месте, не имеющем отношения к нашей шлюпке, преследуемой кровожадными туземцами, которые нагоняли нас быстрыми взмахами весел.

Но тут Льюис вывел меня из оцепенения:

— Греби, черт подери, греби!

Оказывается, разглядывая жемчужину, я застыл с веслами в руках. А теперь увидел, как капитан снимает с плеча старое ружье, всыпает в ствол заряд пороха, вкладывает туда жемчужину и досылает шомполом. Затем поднимает ружье, которое называл своим талисманом, и тщательно прицеливается. Еще не отгремел выстрел, как один из туземцев, словно от удара гигантской руки, вылетел из лодки спиной вперед и исчез в воде.

— Я пришлю тебе счет, дьявольское отродье! — крикнул Джек Льюис с перекошенным от ярости лицом.

И снова зарядил ружье. Его руки дрожали, отправляя в ствол еще одну драгоценную жемчужину. Я едва поверил собственным ушам, когда с крепко сжатых губ Джека слетел странный звук. Я мог бы поклясться, что это рыдание. И ружье выстрелило снова.

Канак, сидевший передо мной, дернулся. Я подумал, что его задело, но это расщепило весло близ уключины, и, когда он снова за него потянул, весло переломилось пополам. Я остался на веслах один.

Жемчужины, меткость Джека Льюиса и сила моих рук — от этого зависело наше спасение. Я греб так, что плечевые суставы, казалось, вот-вот вылетят из своих сумок. Должно быть, отчаяние придало мне невиданную силу, потому что расстояние между нами и нашими преследователями вновь увеличилось. Их к тому же осталось немного. Половину меткий Джек выбил из каноэ пулями либо жемчужинами. Воинственные крики оставшихся звучали все так же угрожающе, но теперь о предстоящей нам гибели возвещал сильно поредевший хор.

И вот мы добрались до «Летящего по ветру». Нас ждала веревочная лестница. Я перебросил раненого канака через плечо, совершенно не чувствуя веса. Забравшись наверх, перевалился через борт, не думая о том, что представляю собой отличную мишень. Позади раздались новые выстрелы, но никого не задело.

Канаки все подготовили. Якорь висел на носовом роульсе, паруса были подняты, и если бы члены команды имели доступ в капитанскую каюту, к арсеналу, то, без сомнения, протянули бы нам заряженные винтовки, и Джек смог бы продолжить безостановочный обстрел наших преследователей. Но винтовки были табу, которое канаки не осмелились нарушить.

Едва мы оказались на палубе, как Льюис побежал в каюту. Через мгновение он показался с коробкой патронов и другой винтовкой. Встал на колени у леера и из укрытия продолжил стрельбу с таким выражением лица, словно речь теперь шла не о том, чтобы обезвредить опасного противника, а о сведении личных счетов. Ему мало было по жизни за каждую потерянную им драгоценную жемчужину: туземцы должны были заплатить дороже, и каждый выстрел, не пропавший попусту, сопровождался ликующим возгласом:

— Получи, дьявольское отродье! — И капитан презрительно сплевывал за борт.

Мне пришлось встать у штурвала. Опьяненный жаждой мести, Льюис и не подумал об этом. Пришлось прокладывать курс через лагуну и узкий проход у рифа. То, что мне это удалось, к искусству мореплавания отношения не имеет. Это заслуга ветра и моря: они были на нашей стороне. Паруса набило ветром еще до того, как мы вышли из лагуны. Был прилив, и сквозь проход у рифа устремился поток воды. Верующий не преминул бы помянуть милосердную руку Всевышнего, но поскольку Господь, если только Он существует, вряд ли мог быть на стороне Джека, то я ограничусь предположением, что законы природы в счастливый миг повелели морю и ветру нам споспешествовать.

Впрочем, чувство, что мы чудесным образом спаслись в последний миг, полностью меня не оставляло, хотя я и не знал, кому пришлось бы хуже в случае, если течение и ветер заперли бы «Летящего по ветру» в лагуне: нам или туземцам. Их было много, но меткость Джека Льюиса — позволю себе воспользоваться словом, которое, несомненно, польстило бы его самолюбию, — меткость его была поистине дьявольской.

Мы полным ходом пронеслись мимо останков «Утренней звезды». Капитан прервал обстрел туземцев и направил винтовку на остов корабля. Прозвучал выстрел, и лицо носовой фигуры исчезло в туче осколков. Ярость Джека нельзя было утолить одной только кровью туземцев, и я почувствовал, что опасность не миновала: сменился лишь ее источник, который теперь находится рядом с нами, на борту корабля.

* * *

Мы вышли в открытое море, и было бы самое время вздохнуть с облегчением, если бы не бешенство, написанное на лице Джека Льюиса. Он отложил винтовку, вылез из своего укрытия за леером и принялся метаться по палубе, непрестанно бормоча что-то себе под нос:

— Все потеряно… кто, черт подери… только бы найти этого проклятого ублюдка.

Он бросил на меня косой взгляд, словно подозревая в преступлении, о природе которого я не имел ни малейшего представления. Его планам, в чем бы они ни состояли, помешали. Ему следовало бы объясниться со мной по поводу пережитого нами ужаса, но я понимал: момент для вопросов неподходящий, и если мне дорога жизнь, то подходящий момент не настанет никогда.

Я с опаской косился на озверевшего Джека, изрыгающего проклятия. Улыбка, осветившая его лицо, меня удивила.

— Вот это да, не ожидал! — воскликнул он, словно только что заметил дорогого друга и хотел его крепко обнять.

Я повернулся посмотреть, что привлекло его внимание: там, за кормой, примерно в полукабельтове от нас, в сверкающем на солнце кильватере прыгало каноэ туземцев. Я не верил собственным глазам. И как только им в голову пришло с нами тягаться?

Но они усердно работали веслами. Все сидели, никто больше не стоял, целясь из ружья. Осталось их человек семь или восемь, и, прежде чем продолжить битву, они хотели подойти на расстояние, с которого смогут наверняка поразить свою цель. Может, даже собрались взять нас на абордаж. Неужели так ничему и не научились?

Ни секунды я не опасался их нападения. Мне было лишь жаль этих бедолаг с их наивными представлениями. Я думал: они ведь не просто играют со смертью, они прямо-таки зовут ее. Мне представлялось, что между двумя этими понятиями существует огромная разница, и это наполняло меня безграничной грустью.