Нет, не туземцев и их самоубийственного нападения я боялся, а вновь проснувшейся в Джеке жажды убийства.

— Какой приятный сюрприз! — воскликнул он. — А я-то думал, конец развлечению.

Он схватил винтовку и приложил ее к плечу, но тут же опустил.

— Слишком далеко, — произнес он разочарованно. — Путь подойдут поближе. Давай держи к ветру.

— Но, капитан, — возразил я, — у них нет шансов нас нагнать. Может, хватит кровопролития?

Джек смерил меня взглядом:

— На нас напали, мы защищались. Вот и всё.

— Но сейчас на нас не нападают. И если держаться курса, то и не нападут.

— Держи к ветру!

В сомнении я удерживал руки на штурвале, и тут Джек придвинулся вплотную ко мне, в ярости тараща глаза:

— Мистер Мэдсен, я — капитан «Летящего по ветру», и я отдал приказ. Если вам, молодой человек, неугодно его выполнить, вы будете считаться бунтовщиком. А с бунтовщиками у меня разговор короткий.

Он ткнул мне ствол в лицо, и какую-то секунду мы стояли, уставившись друг другу в глаза.

Не его взгляд и не опасная близость винтовки заставили меня выполнить приказ. Оружие дрожало в руках капитана, и я понял, что, хотя голос его и спокоен, ярость его бесконтрольна. Винчестер мог выстрелить в любой момент. Эта ярость была связана не только с моими колебаниями или действиями туземцев, нарушивших его планы. Она была направлена на весь мир, а туземцам ли, мне ли расплачиваться, Джеку было не важно.

— Есть, капитан, — сказал я и повернул штурвал.

Он опустил винтовку и вернулся на корму. Судно снижало скорость, пока мы полностью не остановились с полощущимися по ветру парусами. Каноэ туземцев подошло ближе. Джек Льюис поднял винчестер и перестрелял их одного за другим. Каждое попадание сопровождалось довольным кряканьем.

Каноэ продолжало рассекать воду. Один за другим туземцы поднимались с ружьями в руках, прицеливались, стреляли — и встречали свою смерть.

Наконец остался последний. Он продолжал грести. Джек прервал стрельбу и задумался. Я заметил, что ярость ушла.

— Оставь его, — сказал я, — хватит.

Он поднял глаза и сонно мне улыбнулся. В его лице в это мгновение была странная мягкость, как у просыпающегося ребенка.

— Ты прав, — ответил он. — Хватит.

И встал рядом со мной.

— Есть, капитан, идем прямо по курсу.

Ветер снова наполнил паруса, и мы понеслись с прежней скоростью. Какое-то время мы оба молчали. Сперва я избежал смерти, а сразу после этого меня чуть не убил человек, который только что меня спас! А теперь он стоит рядом с таким видом, словно ничего не случилось.

— Чудесная погода, — произнес Джек внезапно, после чего глубоко вздохнул. — Морской воздух! Что может быть лучше? Ради этого и стоит быть моряком.

Из всего, что я слышал от Льюиса за все месяцы, что мы провели вместе, это оброненное мимоходом замечание было самым загадочным. Ни на секунду я не поверил, что он это всерьез, но все же обрадовался его словам. Словно тот ужас, который я испытывал последние два часа, рассеялся и мы были просто капитаном и штурманом в очередном рейсе.

— Да, — сказал я и, вслед за Джеком Льюисом, глубоко вздохнул. — Морской воздух прекрасен.

Воцарившуюся идиллию прервал один из канаков: он возбужденно указывал куда-то за корму. Мы повернулись. Там был он, одинокий туземец в каноэ, черный силуэт, плывущий в кильватере, мерцающем на солнце. Он был недалеко. Как ему удалось нас нагнать, одному, в каноэ, предназначенном для большого числа гребцов, — одному Богу известно.

Мы долго на него смотрели. Расстояние между нами не сокращалось. Я покосился на Джека, но промолчал. Ждал, когда тот схватит винтовку и оборвет жизнь, которую сам в добрый час сохранил. Но капитан ничего не предпринимал.

Через какое-то время он повернулся к штурвалу и приказал мне выправить курс. Время от времени я оборачивался и высматривал каноэ. Туземец держался позади. Расстояние между нами оставалось прежним. Он не приближался, но и не отставал.

Так прошло два часа. Я смотрел на нашего преследователя, и мое представление о нем менялось. Я видел человека в каноэ, плывущего в одиночестве по морю. Он уже не был туземцем, членом дикого племени, которое недавно на нас напало. Я уже и не знал, кто он и чего от нас хочет, преследователь он или терпящий бедствие. Я видел лишь беспредельное море и затерявшуюся в нем фигурку. Чувствовал, что туземец, должно быть, вестник, но не знал, что он хочет нам рассказать.

— Этому надо положить конец, — сказал наконец Джек Льюис.

И я понял, что ничего не могу поделать.

Он вернулся к своей винтовке, поднял ее. Я не смотрел на него. Я не сводил глаз с одинокого гребца, словно желал попрощаться с ним в те минуты, что еще у него остались, и увериться в том, что не забуду его. Лишь мои воспоминания станут ему надгробием.

Он, должно быть, видел, как Льюис наставил на него винчестер, потому что внезапно поднялся и прижал собственное ружье к плечу. Прозвучал выстрел из винтовки капитана. В тот же миг ружье туземца сверкнуло. Они выстрелили одновременно. И тут наш преследователь опрокинулся на дно каноэ и больше не встал. Каноэ развернулось поперек кильватера и закачалось на волнах. Расстояние быстро увеличивалось. Лодка с мертвецом должна была вот-вот исчезнуть из виду.

Я был так занят судьбой туземца, что не заметил происходящего на борту «Летящего по ветру». Но тут услышал громкий стон капитана, а повернувшись, увидел, что тот распростерся на палубе и на груди его расплывается красное пятно. Пуля туземца также нашла свою цель.

Канаки встали на колени вокруг своего капитана, на лицах у них застыло вопросительное выражение, как будто они ждали приказа. Они что, не понимают, что Джек Льюис умирает у них на глазах?

На секунду мне показалось, что они, быть может, считают его бессмертным, потому что его действиями всегда управляла та же непредсказуемая жестокость, что и действиями их богов. Одному из канаков Джек отрезал ухо, и я ни разу не слышал, чтобы капитан говорил с ними другим тоном, кроме приказного. Они были пешками в игре, которая их не касалась, но могла стоить им жизни. Льюис жертвовал жизнями без объяснений, так почему бы им не считать его богом?

Разве не так действуют боги? С непостижимостью, которую не отличить от случайности? Верующие молятся, приносят жертвы. Но еще ни один верующий не придумал, как гарантировать исполнение того, о чем он просил в молитвах.

Когда я увидел Джека Льюиса, распростертого на палубе, с расплывающимся на груди кровавым пятном, до меня дошло, что и для меня он стал богом. Он обещал доставить меня к моему «папе тру», а вместо того взял к себе на корабль, где трюм был полон людей, которых он называл свободными, и отвез на неизвестный остров, где я стал свидетелем таинственной сделки и жестокой расправы.