теперь выглядело ее округлое лицо, помятое жизнью. Но глаза оказались еще лучше. В темноте голубизна их производила впечатление черноты. Здесь же на сопке они расцвели настоящими подснежниками чистейшей краски. Он пробормотал нерешительно:

— Рубахи бывают голубые, как твои глаза…

Удивительно, зачем пошла на Алдан. И одета простенько: ситцевое платьице, мохнатое грубошерстное помятое лежаньем пальто… Мотька приостановилась, словно вспомнила что-то…

— Вот что, рубаха, пойдем вниз, купи мне что-нибудь на память. Есть у тебя деньги? А то, может, быть, только пыль в глаза пускаешь?

Мишке не понравился тон спутницы, но отступать он не думал.

— Пойдем, что ж такого. Гостинцев в Якторге сколько угодно: шоколадики, конфеты, печенье.

— Там посмотрим.

Такой конец прогулки, начавшейся легко и интересно, совсем был не по душе парню, он молчал всю дорогу, пока спускались. В Якторг Мотька не зашла, повернула в маленький частный ларек Ван Чин-вея. Огромный синий букет бумажных лент колыхнулся при входе широкоплечего парня. В магазинчике едва поместились два покупателя. На полках, как в шляпке подсолнечника семечки, туго набиты всевозможные товары: скороходовские коробки, пакетики с шелками, парфюмерия в склянках с резными пробками, с изящными женщинами на этикетках. Ван Чин-вей с необыкновенной любезностью принялся показывать женские принадлежности: чулки, панталоны, перчатки, лифчики из тончайшего полотна с серебристыми кружевами, резинки. Мотька выбрала шелковые чулки серого и тельного цветов по двадцать рублей за пару и принялась выбирать обувь. Коробка за коробкой слетали словно на крыльях с полок на прилавок. Наконец покупательнице понравились коричневые туфельки. Мишка спросил о цене и расплатился. Перешагнув порог ловушки, он невольно потрогал кошелек в кармане. Хотел было облегченно вздохнуть, но Мотька мечтательно глядела вперед на вывеску из фанеры. «Юверил Чу Фу».

— Забежим на секундочку.

— А что там? — возразил Мишка.

— Одну вещь хочу взять. Есть у тебя деньги? Может быть, больше нету?

— Ну, конечно, есть, какой может быть разговор?

Мишка подбодрился и с небрежным видом вошел за своей дамой в ювелирный магазин, пристроенный к стенке барака. Мастер сидел за крошечным верстаком, обитым белой жестью, и что-то вырезывал тоненьким штихелем на золотом колечке. Из-под локтя виднелся гранильный станочек с шлифовальным колесом, на полочке стояли графитный тигель для плавки золота и паяльная лампочка. За стеклом витринки красовались товары и заказы: кольца, перстни, медальоны, крестики, пуговицы с эмалевыми ярко-красными пятиконечными звездочками. И все это из незаметнинского, самого чистейшего золота на Алдане. Мотька принялась рыться в драгоценностях. Два перстня пришлись ей по вкусу. Отложила их. Потом покопалась еще, взяла руку Мишки и нанизала на палец плетеный из тончайших колечек перстень, украшенный красным камешком, который мастер назвал «рубун». Мишка неловко улыбался на шутку Мотьки, хотя предчувствие уже начинало бросать в жар.

— Это тебе подарок от меня, — сказала она серьезно. — Нравится?

— Раздавлю я его, кайлить стану…

Но Мотька капризно надула губки. Пришлось принять подарок. Хозяин достал из-под табуретки счеты и принялся щелкать костяшками, поправляя их и потуже придвигая друг к другу. Положил последнюю и небрежно сбросил копейки.

— Двести рупль.

— Сколько? — воскликнул Мишка, надеясь, что он ослышался.

— Двести рупль, — повторил торгаш тем же тоном.

— Двести, — сказала Мотька. — Что ж, это совсем недорого.

Мишка набрал в легкие воздуха. Лицо покраснело, на носу выступили капельки пота. Будто не кошелек тянул он из кармана, а бревно из тайги.

Ювелир отвесил поклон покупателям и толкнул дверцу перед ними. Парень пригнул голову под притолокой и, не оглядываясь, зашагал по улице. Не слышал, как торговец скороговоркой шепнул Мотьке:

— Процент двадцать рупль ходи получай. Шибко твоя хорошо торгуй.

12

Мотька как ни в чем ни бывало догнала Мишку, взяла под руку, и они снова побрели по уличке Незаметного, освещенной весенним солнцем. Мишка как будто приобрел право на белокурую девушку, заплатив за чулки, туфли и перстни. Мысль о растрате артельских денег он придушил. Он шел, заломив шляпу на затылок, развернув плечи. Но вот один из встречных улыбнулся и подмигнул ему, потом другой, Мишка надвинул шляпу на лоб.

— Пойдем на сопку, тут от них проходу не будет.

Девушка покорно кивнула головой, в ее взгляде читалась готовность уплатить долг.

Они шли по склону сопки, вокруг расстилался каменный плитняк, поросший мелким кустарником. Мотька с озабоченным лицом примерялась глазами к кустикам. Найти удобное место нелегко на сопке весной, когда каждый камень сочится водой, как потное стекло в окне. Наконец она остановилась и прилегла на сухой теплый камень. Мишка присел на краешек и вытер лоб. Внизу, в исковерканной долине, копошились старатели к казались муравьями в разворошенной куче. Благодаря расстоянию резкие движения бегущих с тачками и взмахи очепов смягчались и превращались в легкие и плавные, словно внизу играли в сложную красивую игру. Никогда у Мишки не было так, чтобы он испытывал удовольствие не от самого «главного», что влечет мужчину к женщине, а от одной только близости женщины. Хотелось говорить о красивом, необыкновенном, и это красивое и необыкновенное он в самом деле чувствовал и видел. Он протянул руку вперед.

— Мотя, видишь, вон там черточка по-над сопкой? Знаешь, что это? Это сплоток. Шесть километров в нем длины. Вот что делает человек, маленькая букашка. У нас на Бодайбинских таких сплотков много, но там прииски старые, может быть, сотню лет работают, а на Алдан люди пришли какой-нибудь год-другой. И вот уже пустили речку куда захотели. На Верхнем и на Нижнем летом старатель без воды сидел, а теперь она есть. То есть будет, когда сплоток закончат. Удивительно, человек пропадает в яме, шурфе, как слепой крот, а все может сделать. Все может сотворить: город поставить б тайге, реку поднять, машину пустить. Все может, а морду скалит на людей, как на диковину. Если человек позволяет себе прогуляться, — для них это смешно.

Мотька погладила колено Мишки и спрятала свою руку с перстнями за голенище его сапога.

— Тепло у тебя тут, — сказала она, успокаивая парня. — Меня ведь почти все знают…

Мишка поморщился, — не хотелось расставаться с красивыми мыслями.

— А какое им дело!

— Ты не обращай на них внимания. Пойдем вон туда за деревья.

Мотька поднялась с камня, и на ее лице и в фигуре была все та же озабоченность, с какой шла на сопку. Мишка умышленно не замечал ее настойчивого намерения приравнять его ко всем другим мужчинам. Поискал глазами свою деляну.

— Однако надо спуститься, а то ребята подумают — загулял староста и деньги пропил. — И осекся. Его праздничное настроение испарилось. Артель еще не вылезла из долгов,