— А «энергетические»?

— Они самые распространенные. Даже люди бывают немного «энергетическими»

— им может становиться плохо в местах массовых убийств или, наоборот, хорошо в какой-нибудь намоленной церквушке. Говорят, что истинные «энергетические» по одному прикосновению могут определить даже количество кальция в твоем организме. Они — ходячий рентген. И чаще всего именно поэтому становятся врачами. Или полицейскими.

— А ты когда-нибудь видел их настоящую форму?

— Нет. Ни одного «истинного» не было в лаборатории. Людишки просто не могут их поймать! — в голосе Адэна послышалось злорадство.

— Но если они такие крутые, то почему до сих пор не вмешались в войну и не остановили «процветающих»? — воскликнула Вика.

— Наверное, потому что это не их планета. Ты же тоже не вмешиваешься в ссоры муравьев.

— Тогда кайрамы ничем не лучше людей, — фыркнула девочка. — Нельзя отворачиваться от тех, кому нужна твоя помощь. Кстати, это не ты должен извиняться, что напугал меня, а я. И… я собиралась прийти к тебе завтра еще раз. И приду.

— Честно? — в серых глазах Адэна промелькнула тень удивления, и он почувствовал, как непривычное тепло начало разливаться в его груди. И когда Вика кивнула, его губы тронула счастливая улыбка.

На следующий день было проведено собрание. Главы станций все же решили сообщить людям о том, что напасть в виде «костяных» им больше не угрожает. На поверхности вовсю свирепствовала зима, заметая город хлопьями снега, и под этим белым покрывалом покоились трупы ящеров, населявших Петербург. Холод пришел на эти земли раньше положенного, словно не мог больше смотреть на детищ очередной войны — монстров, хаос и смрад. Метель бродила по улицам, засыпая все несовершенства, точно испытывая отвращение за сотворенное людьми. Она столько раз пыталась «отбелить» пролитую кровь, но человечество все никак не могло успокоиться. Оно требовало все новых жертв, словно какой-то ненасытный гнилой рот, который поглощал и поглощал. Глава совета Спасской собрал людей у входа в правительственное здание и сообщил, что сама природа пришла им на помощь, как приходила уже не раз. Большинство «костяных» погибло, но были и те, что сбежали на запад, пытаясь укрыться от холодов. В свою очередь «процветающие» почему-то не торопились вводить в Россию новую армию роботов. Они затаились, словно чего-то выжидая, и даже их беспилотники больше не появлялись на территории Петербурга.

— Я не хочу радоваться раньше времени, — произнес Александр, — но, быть может, «процветающие» наконец угомонились, решив, что уже достаточно истребили людей. Они боялись из-за нехватки ресурсов, но сейчас, когда погибло почти девяносто процентов населения, им больше незачем нас убивать. Наши солдаты уже несколько раз поднимались на поверхность, и в их последнюю вылазку они вообще не обнаружили ни намека на присутствие врага. Возможно, «процветающие» решили взять передышку в связи с приходом зимы, и это нам только на руку — мы успеем подготовиться.

Он устало улыбнулся, глядя на то, как взволнованные люди принялись обсуждать услышанную новость. Площадь ожила, наполнилась гулом и сомнениями. Измученные войной обитатели станции с трудом верили, что враг наконец отступил. Это хрупкая надежда, воцарившаяся в подземельях Спасской, была не прочнее снежинки, но сейчас выжившие хватались за нее обеими руками. Им нужно было немного передышки.

— Ну хоть Новый Год реальный забацаем! — выкрикнул Георгий Лосенко, довольно улыбаясь. И, наверное, впервые за все это время несчастные люди задумались о том, что действительно до Нового Года осталось чуть больше месяца. Каких-то тридцать шесть дней, которые пролетят так же незаметно, как все остальные.

Когда первые эмоции немного поутихли, Александр перешел к другим темам, теперь уже касательно управления станцией и проделанной работы. Он подводил итоги месяца, благодарил людей за их старание и мужественность, а так же упомянул про яд, созданный доктором Вайнштейном и его командой ученых, чтобы очистить город от «костяных».

Услышав эти слова, стоявший подле Эрики Альберт с досадой поморщился. Для

него это была больная тема, которая злила и раздражала одновременно. Это же надо было угробить столько сил на то, что в итоге никому не понадобилось!

— Мог бы и не говорить, — пробормотал он, после чего невольно обернулся на Фостера. Этот тип будто нарочно маячил где-то поблизости, и сейчас при виде его смеющейся морды, Вайнштейн почувствовал себя еще хуже. Наемник откровенно ржал над «своевременным» изобретением ученого, отчего Альберту остро захотелось проверить свой яд на практике, причем далеко не на «костяном».

— Когда ты перестанешь на него вестись, он от тебя отстанет, — с улыбкой заметила Воронцова, тоже обернувшись на Эрика. — Дима говорит, что в общение наедине он вполне сносный.

— Сносный? Я — уважаемый врач, и не подписывался сражаться с этим шутом! — сердито выплюнул Вайнштейн. — Не для того я получал несколько высших образований, чтобы терпеть ухмылки со стороны какого-то… Ай, черт с ним!

Желая отвлечься, Альберт снова посмотрел на трибуну и, к своему удивлению, обнаружил, что Александр уже ушел. Погруженный в свои эмоции врач толком не услышал, как глава совета объявил имя нового выступающего, причем настолько неожиданного, что на площади разом воцарилась напряженная тишина. Перед народом стоял никто иной, как Дмитрий Лесков.

Что-что, а выступления Димы всегда сопровождались острыми эмоциями и нелестными комментариями, поэтому видеть его сейчас в роли оратора было особенно странно. К тому же Лесков сам не раз признавался, что ненавидит говорить на публику, отчего его желание высказаться озадачивало еще больше. Альберт буквально кожей чувствовал, как изменилась энергетика в зале, становясь колючей и настороженной. Десятки глаз устремились на молодого мужчину, неспешно подошедшему к трибуне и оглядевшему зал. Он казался удивительно спокойным, почти равнодушным, и, Альберту невольно вспомнился другой полукровка, который вел себя схожим образом. Вайнштейн увидел в нем Бранна Киву.

Тем временем Лесков дождался, когда стихнет последний шепот, после чего уверенно обратился к присутствующим:

— Как бывший «процветающий» я советую не слишком радоваться временному затишью. Скорее всего, Золотой Континент просто меняет свою стратегию: быть может, желает заменить устаревшие модели роботов на более новые. Например, на те, что я видел в Вашингтоне. Небольшие, юркие, и далеко не такие уязвимые, как прежние…

В толпе пронесся ропот, и Дмитрию пришлось замолчать до тех пор, пока все снова не затихнут. Он не собирался перекрикивать толпу, и подобное поведение заставляло с ним считаться. В глазах людей он больше не был тем «демоном», которым его назначили в первые месяцы войны. Но и любви, которая была у Алексея Ермакова, Лескову все еще не досталось. Несмотря на его последние заслуги, он все еще был спонсором самого страшного преступления перед человечеством.

— Я не советую вам радоваться затишью слишком сильно, — повторил Лесков, ровно и безэмоционально, словно констатируя факт. — Но и не советую впадать в апатию. Шансов выжить в этой войне у нас немного, но они есть. И даже сейчас, пока мы находимся в этом подземелье, жизнь продолжается. Пускай и не такая, как прежде, однако мы еще способны мыслить, надеяться и, главное, чувствовать. Быть может, куда острее, чем прежде. Ведь… Когда еще так сильно хочется жить, если не на самом краю?