в кабинет, но и мимо них пролетали курьеры и служащие собиравшие доклады, и отчеты со всей страны. Судя по множеству озадаченных лиц, хаос творился не только в Петрограде.

— Прошу прощения, но туда нельзя. — попробовал перегородить нам дорогу тощий высокий мужчина, лет сорока, с гладко выбритой головой, больше похожей на бильярдный шар. — Даже вам, ваше сиятельство. У вашего отца совещание.

— Я знаю, уважаемый, а вы должны бы знать, что мы с супругом на него приглашены. — не сбавляя шага произнесла Мальвина. Мужчина твердо стоял поперек дороги, и я уже приготовился оттеснить его прессом, когда дверь в кабинет распахнулась перед выбежавшим курьером, и нас заметили с той стороны.

— Александр, зайди, будь добр. — громко сказал император, и судя по вытянувшимся лицам придворных только что произошло что-то из ряда вон.

— Прошу меня извинить. — сказал я, и держа руку Марии, прошел мимо бильярдного шара.

Кабинет, в котором заседали министры, оставлял гнетущее впечатление. Несмотря на гигантские, величественные размеры, он был полон бюрократической суеты, не оставляющей сомнения — загружены будут все, по горло. И мы только что добровольно согласились окунуться в «благоухающее» море бумажной волокиты и миллионов отчетов.

— Ваше императорское величество. — чуть склонился я, заметив в кабинете людей, не присутствовавших на вчерашнем обручении.

— Полно тебе. Как зятю, отныне и впредь, я разрешаю обращаться ко мне без титулов и званий. На любых мероприятиях, в том числе официальных приемах. — устало улыбнувшись проговорил Петр, а мне лишь оставалось восхититься тому, как он сгладил углы. Ведь на самом деле это он сейчас должен кланяться и называть меня по титулу, а извернулся так что у нас неформальное отношение между родственниками. А самое смешное, что, согласившись на этот порядок, я могу привыкнуть и после воцарения продолжить называть его по имени-отчеству.

— Папочка, я же знаю, что ты задумал! Нагрузить нас своей бумажной волокитой. А у нас, между прочим, еще даже медовый месяц не прошел. Да даже медовой недели не было. — скуксившись произнесла Мальвина, да так что я сам поверил в этот образ хнычущей папиной дочки. Не знай я о её истинной целеустремленности — непременно попался. Хотя и такая, избалованная сторона, у Марии присутствовала.

— Ну что поделать, кто-то же должен думать о благе империи пока молодые отдыхают. — по-отечески покачав головой проговорил Петр. Вот вроде ничего и не сказал, такого, а для всех, кто в курсе, сделал жирный намек. Мол я тут пока правлю, а детишки не при чем.

— Вы правы, Петр Николаевич. — вернул я ему улыбку. — О благе империи и в самом деле надо думать днем и ночью, так что мы решили поучаствовать, по мере сил и возможностей, и даже определили направления, которые требуют нашего пристального внимания. Если у вас есть три минуты — хотелось бы их обсудить.

— Три минуты у нас у всех найдется. — благодушно кивнул Петр.

— У всех? А все ли здесь имеют нужный уровень допуска? — спросил я куда менее приветливо. — Не хотелось бы нагружать уважаемых господ лишними головными болями. У них и своих задач хватит.

— Прошу прощения, ваше сиятельство, но уж мы то точно в курсе происходящего. — ответил один из незнакомцев.

— Мы хотели бы поговорить о связи ордена и секты. — глядя прямо в глаза Петра проговорил я. Регент нахмурился, явно выбирая стратегию поведения.

— Хорошо. — наконец решил он. — Господа, у вас короткий перерыв. Пятнадцати минут нам должно хватить.

Возразить Петру никто не посмел, и спустя всего полминуты мы оказались наедине.

— Вы ступаете по очень скользкому льду, ваше высочество. — сказал регент, как только в кабинете не осталось лишних ушей. — Тема секты, моей сестры и ужасных экспериментов — запретная. Для того, чтобы сохранить ее в тайне, мне пришлось убить несколько верных, но чересчур рьяных подчиненных. А других посадить в камеры.

— Очень жаль это слышать, ведь убитых точно не вернуть. — ответил я. — А вот с заключенными наоборот можно договориться и использовать в нашем плане. Который способен как ослабить оппозицию, и заработать несколько очков вашей фракции, так и обезопасить будущее вашей сестры. А без нее в ближайшие годы мы не сможем создавать кристаллы в достаточном объеме.

— Вот как? И что же вы предлагаете? — чуть подняв бровь спросил Петр, и мы с Марией, говоря по очереди, обрисовали ему наше виденье ситуации.

— Компания по массовой дискредитации среди населения и дворян? — задумчиво проговорил Петр. — А взамен вы хотите часть наследства рода Меньшиковых в качестве компенсации и обещание не мешать вам расправляться с орденом Асклепия. Я правильно все понимаю?

— Именно так этот план выглядит в моей голове сейчас. — кивнул я. — Нам нужно принципиальное согласие, для обсуждения более детального плана.

— Предположим я-то не против. Но что скажут сами Суворовы. Сейчас, пусть и формально, они являются единственно законными наследниками Меньшиковых. У них в семье единственная выжившая представительница рода. — усмехнувшись поинтересовался Петр. — Или думаешь они так просто откажутся от своих притязаний?

— Думаю не откажутся, если им предложить достаточный кусок пирога. — ответил я. — Верно ли я понимаю, что вы исключили Мирослава и Романа из состава кабинета министров, и решили лишить адмиральского звания?

— Они подняли бунт в войсках, и это чуть не привело к нашему тотальному проигрышу и развалу империи. — жестко ответил Петр. — Скажи спасибо что они под домашним арестом, в своей деревне, а не сидят в тюрьме.

— Вы сами прекрасно понимаете, что окажись они в тюрьме и значительная часть войск взбунтуется. К тому же, официально я Суворов, разве не логично, что вы должны заключить мировую? — спросил я, с удивлением глядя на регента.

— Может и логично, но так просто это не делается. Кроме прямой выгоды нужно учитывать и репутационные потери. Я не могу просто взять и вернуть поднявшего бунт Мирослава на генеральскую должность. — ответил Петр, не собираясь идти на уступки.

— Если рассматривать это как слабость — да, логично, но что, если мы покажем всей империи, что это не слабость, а сила? Милосердие и холодный расчет? — спросила Мария. — Пусть одна твоя проблема решает другую. Вернее даже три.

— С радостью послушаю как кто-то будет наконец работать.