В гонениях, претерпеваемых во имя Иисуса, есть одно обстоятельство. И мой опыт, полученный в Сомали, и все эти удивительные и впечатляющие истории убедили меня: Бог способен обратить гонения во славу Себе и желает этого. Но обрекать людей, пусть и невольно, на преследования по нашей глупости или легкомыслию – это совершенно другое. Если гонения ни к чему не ведут, это трагедия!

Когда я покинул Сомали, то решился: я этого не сделаю. Иисус говорил, что Его ученики будут «овцами среди волков». Но Его «овцам» незачем непременно быть глупыми или легкомысленными. И это одна из причин, по которым я предпринял свое путешествие. Я хотел набраться мудрости из опыта других. И насколько сильно я был воодушевлен тем, что услышал, настолько же твердо я понимал: мне предстоит узнать еще очень и очень много.

Отказ молчать

Своего следующего рассказчика я назову Стоян. Это имя означает «стоять на своем», или просто «стоять», и очень распространено в Восточной Европе. Стояну было примерно шестьдесят, но он был дружелюбен и полон сил. Повстречались мы в столице его страны, я объяснил, кто я и что делаю, и он поведал мне свою историю.

Начал он с родителей. По окончании Второй мировой войны коммунисты постепенно сосредоточили власть в своих руках и обрели контроль над правительством. Десятилетиями власть давила верующих. Когда Стояну было двенадцать, его отец, бывший протестантский пастор, оказался в тюрьме. В заключении он провел десять лет.

«Сначала, – рассказывал Стоян, – его держали в нашем городе, в здании тайной полиции. Каждое утро ему давали корку хлеба, и каждое утро один из охранников мазал этот хлеб дерьмом».

Стоян говорил, что это ранило душу сильней и оставило на ней более глубокие шрамы, нежели любые телесные пытки. Прошло девять месяцев, пронизанных тревогой и страхом, и он ничего не знал об отце. В конце концов мать получила уведомление: ее мужа переводили в далекий трудовой лагерь вместе с группой других заключенных.

Тюремщики разрешили семьям повидаться с пленниками до отправки – на час. В назначенный день Стоян с матерью приехали к зданию тайной полиции. Все знали: там пытают. Вместе с другими семьями, пришедшими к своим любимым мужьям, отцам и сыновьям, их вывели на поле размером с футбольное.

«Многие из заключенных выбежали на поле – поговорить с родными, стоявшими по другую сторону от длинного ряда столов, призванных отделить посетителей от заключенных, – вспоминал Стоян. – Но отца не было. Мы с матерью сидели и ждали. Ждали долго. Наконец, когда час свидания почти истек, другой заключенный, видно, получивший доверие охраны, вышел через дверь комнаты для свиданий, вынес нечто, похожее на охапку тряпок, прошел к нам и положил ее на стол».

«Мать взяла меня за руку, и мы подошли ближе. Только там и только благодаря пронзительному взгляду голубых глаз я признал в этом ворохе тряпок и иссохшей фигуре своего отца».

«Я взял его руку, приблизил лицо к его лицу и прошептал: “Пап, я так горжусь тобой!” Мне тогда было тринадцать».

«Мама знала, что отец захочет получить на свидании больше всего, и украдкой запихнула под его шерстяную кепку карманный экземпляр Нового Завета. Тюремщик это заметил, подскочил к нам, вытащил книжицу и позвал командира. Тот лишь мельком взглянул на книгу и со злобой швырнул ее на землю. Нас окружало много людей, но он орал только на мою мать: “Ты что, не понимаешь, отчего он здесь? Из-за этой книги! Из-за вашего бога! И я могу убить его, тебя, вашего сына – и меня только хвалить будут!”».

Стоян вспоминал то, что произошло десятилетия тому назад, но он приводил слова так, будто те прозвучали вчера. «Мать посмотрела на офицера и сказала: “Господин, вы правы. Вы можете убить моего мужа. Можете убить меня. Я знаю, вы даже можете убить нашего сына. Но вы не можете отдалить нас от любви, имя которой Иисус Христос”».

И Стоян сказал мне: «Я так гордился мамой!»

Коммунисты перевели отца Стояна в лагерь на окраине города и выслали семью в далекую цыганскую деревню на задворках страны. Той поздней ночью пришли стражи порядка, дав Стояну, его матери и трем младшим братьям час на сборы. Им позволили взять с собой по два чемодана, а затем всю семью посадили на ночной поезд, идущий неведомо куда.

В какой-то миг, в безлюдном вагоне, запуганные, потерявшие все, младшие братья Стояна начали плакать. Они спрашивали мать: «Что теперь будет с нашим домом? Мама, где мы будем жить? А как папа узнает, где мы? А что мы там будем делать? Что с нами станет?»

У нее не было ответа для своей истерзанной семьи, и она могла лишь заверять: «Бог позаботится о нас, маленькие мои!»

А затем она запела гимн, и дети запели вслед за ней. Когда она закончила петь, поезд уже приближался к пункту назначения, и вдруг к испуганной семье, прижавшейся друг к дружке, подошел незнакомец. «Вы семья пастора, брошенного в тюрьму?», – обратился он к матери. (Спросив, он назвал пастора по имени.)

«Да, это мы», – ответила она.

«Прошлой ночью была встреча нашей церкви, – сказал мужчина. – И пока мы молились, Святой Дух повелел нам собрать пожертвование, а мне – пронести его в этот поезд, отдать вам и проводить вашу семью в новый дом». Он передал ей маленький тряпичный мешочек и тихо сказал: «Здесь деньги на полгода. Когда закончатся, мы принесем еще».

* * *

На протяжении тех лет, что осталось провести его отцу в заключении, семье Стояна разрешили повидаться с ним лишь дважды, и каждое свидание длилось по часу. Пастору и его семье удалось выжить, но это было нелегко.

Трижды в день Стоян был обязан отмечаться в местном отделении милиции. В 1955 году власти отчислили его из университета. Отца Стояна, как и любого попавшего в тюрьму пастора-евангелиста, обвинили в шпионаже в пользу Америки и Великобритании, и он был «политзаключенным». Из-за родственных связей органы госбезопасности поставили штамп «Враг народа» в университетскую характеристику Стояна и объявили, что тот лишен права на высшее образование. Затем его призвали на военную службу, где он не мог рассчитывать на повышение и трудился чернорабочим в тыловой части.

В те годы в стране погибло более десяти тысяч «политзаключенных». Надежда на то, что отец вернется живым из выпавшего на его долю жестокого испытания, была крайне мала. Ближе к концу тюремного срока охранники пастора предприняли еще одну попытку его сломить