В момент, когда я вежливо произносила безликие слова прощания, это случилось во второй раз. Мужчины выразили сожаление и галантно поднялись, провожая меня. Сначала я протянула руку Фреду, но он с легким смешком развернул ее ладонью вверх и поцеловал, незаметно лизнув влажным языком. Передернувшись от приступа отвращения, я еле сдержалась, чтобы не протереть руку о подол. Когда я повернулась к Майку, в его глазах было задумчивое внимание. Он не мог знать, что сделал его друг, но все равно, казалось, знал. Осторожно, как будто также не желая прикасаться ко мне, как и я к нему, пожал кончики моих пальцев, и в районе солнечного сплетения снова гулко толкнуло и дрогнуло. Излишне быстро, не в состоянии больше сохранять безразличный вид, я покинула бар и, не дожидаясь лифта, сбежала по винтовой лестнице на свой этаж, звонко стуча каблуками.

Как много придумано слов для простого, дикого, жестокого влечения двух человеческих тел друг к другу. [96]

Всю ночь я ползла сквозь сужающийся вниз непроглядный туннель по битому стеклу и очнулась на рассвете издерганная, с горлом, затянутым шершавой коркой. Шрамы на руках покраснели, расчесанные ногтями в лихорадке мутного сна. Маятник в висках продолжал отстукивать болезненные удары. Плечи тянуло в ничуть не ослабевшем напряжении, между лопатками ныли несуществующие крылья, хотелось изогнуться кошкой и почесаться о дверной косяк. Вчерашний день не хотел отпускать, напоминая о себе гудящей головой и смутной тревогой. Подниматься было рано и я, провалившись в зыбкую полудрему, смотрела, как в панорамном окне номера медленными хлопьями зарождается день.

Через несколько часов, поднявшись гораздо более бодрой и отдохнувшей, с опаской подошла к зеркалу, но не считая утомленных кругов под глазами и отсутствия привычного румянца, выглядела я пристойно, притягательная особой лихорадочной красотой. Не повторяя вчерашней ошибки и ни на мгновение не желая выделяться, натянула проверенные джинсы, белую рубашку, кроссовки, спрятала за любимыми «авиаторами» Miss Sixty не накрашенные глаза и, проигнорировав шведский завтрак, направилась в выставочный зал.

Стенды манили глянцем аппетитных обложек, в иное время я бы с благодарностью потерялась до вечера в этом разноцветье, но сейчас мне было не до того. Мне нужна была Энн, я хотела побыстрей заполучить для Джуда злополучного Ларссона и, наплевав на все остальное, вернуться в отель, плотно закрыть шторы, выпить несколько таблеток обезболивающего и упасть в забытьи до завтрашнего утра. Перед «Альфредом Кнопфом» толпы не было, я уже издалека увидела рыжую голову подруги. Она тоже заметила меня и приветливо замахала руками, такая же порывистая, как вчера. Обнявшись, мы расцеловали воздух у наших щек. Энни выглядела не в пример лучше: абсолютно игнорируя рекомендованные стилистами подходящие цвета для женщин осеннего цветотипа, она надела коралловый костюм, изумительно оттенявший ее кожу и волосы. Ее цветущий вид был усладой для моих нервно гудящих глаз, о чем я незамедлительно сообщила.

– Похмелье? – сочувственно сморщилась она. – Это из-за шампанского, от пузырьков всегда голова раскалывается.

Меньше всего мне хотелось обсуждать причины моего недомогания, и я не слишком изящно перевела разговор на ее вчерашние приключения. Благо, Энн и самой хотелось выговориться, и она, не особо обращая внимания на клеившего ухо скромного ассистента, начала рассказ, бурно сопровождая его жестикуляцией. Трезвая Флетчер мало отличалась от хмельной, и поэтому ее повествование изобиловало многочисленными анатомическими подробностями стратегических частей тела ее партнера и его недюжинными познаниями в технике секса. К моменту, когда она эффектно завершила свой рассказ описанием множественного оргазма «я сползла по стенке душевой кабинки, ей-богу, Ева», мы с несчастным парнишкой, который уже и сам был не рад, что подслушивал, сравнялись цветом лица с алыми парусами капитана Грея.

– Святые иконы, ты такая красная, что я сейчас ощутила себя по меньшей мере честной куртизанкой Вероникой, толкнувшей преподобного Веньера на путь греха и разврата[97].

– Просто я пытаюсь понять, почему мне вечно достаются подруги, долгом чести считающие за необходимость смутить меня?

– Ну, тебя смутить нефиг делать, – фыркнула Энн. – Я знакома с тобой сутки, но яснее ясного, что даже Дева Мария не удержалась бы от того, чтобы не поведать тебе в красках о непорочном зачатии. Ты там почитай, что ли, на досуге «Девушку» эту, с огнем играющую. Глядишь, и раскрепостишься немного. И прекрати подсасывать наши разговоры, Кейт. Это только между девочками, – помощник вздрогнул, застигнутый врасплох и принялся судорожно перелистывать какую-то тетрадь, делая вид, что страшно занят. Энн снова переключилась на меня.

– На самом деле твое девичье смущение и правда вызывает недоумение. Можно подумать, ты не занимаешься сексом.

"Можно подумать, я им занимаюсь"

Пряча неловкость, я взяла с прилавка первую попавшуюся книгу.

"Шелк" Алессандро Баррико. Я слышала восторженные отзывы про саму историю, но видела впервые. Объемное, альбомного формата издание, на обложке мужчина, верхняя половина лица скрыта в сумраке. Где бы мне найти тень, кто б подсказал.

– Нет, конечно же, у меня бывают мужчины ("и последний был аккурат год назад" услужливо подсказал внутренний голос). Просто заниматься сексом и говорить об этом – разные вещи.

– А рисовать?

– Что?

– Книга, которую ты держишь. – Энн взглядом указала на том в моих руках. – Совсем свеженький пирожок, прямо из Франции к выставке. Открой.

Осторожно, предчувствуя подвох, начала перелистывать страницы. Наивно-детские, упрощенные лица, цветные птицы с искаженной анатомией, яркие краски, постепенно исчезающие в черно-белой растительности, оммаж на ветреный день Хокусая. Тело девушки, иллюстрация обрезана так, что лица не видно и ни что не отвлекает взгляда читателя от мужской руки, свободно лежащей между ее развернутых бедер. Она же, лежащая сверху, темные волосы занавесью ниспадают на грудь партнера. Я подняла глаза на довольно ухмыляющуюся Энн.

– Каково, а?

– Продирает. – честно призналась я, – до печенок. Кто смог создать такое? – я вернулась к обложке, чтобы посмотреть на имя иллюстратора.

– Дотремер, француженка. Рисовала детские книжки, рисовала – и выдала вдруг! Коммерческого успеха не будет, конечно, широкой публике такого не предложишь, но…

Я понимающе кивнула.

– Но через несколько лет эту книгу можно будет достать лишь у букинистов за совсем другие деньги.

– Именно. Хочешь экземплярчик?

– Очень хочу. А можно?

– Тебе – да. – Энн – профессионал своего дела нравилась мне гораздо больше Энн-свободной-женщины-в-поиске, и я с удовольствием потеснилась, когда она стала рядом и принялась объяснять: