Для университетов автономия не значит, что им позволено делать всё, что они пожелают. За свободу они платят ответственностью за свои решения перед обществом, профессурой, студентами и выпускниками.

Девяностые с их массовым возникновением псевдовузов/университетов показали, что не привыкшие к свободе вузы склонны реагировать на внезапное обретение автономии резким падением качества обучения и вульгарной коммерциализацией. Лишь долгие годы эволюции могут привести к положению дел, когда университеты будут одновременно обладать высоким уровнем автономии и демонстрировать высокий уровень публичности, позволяющий обеспечить должный контроль со стороны общества. Желание государства контролировать расход бюджетных денег, отпущенных на вузы, и видеть реальное повышение качества образования, обоснованно. Но отчетность не обязательно означает прямое подчинение.

С точки зрения финансов, у российских вузов в основном операционный бюджет – вместе с деньгами приходят указания, на что и когда их тратить. Жесткий контроль трат не позволяет открыться длинному горизонту планирования, поскольку университеты не могут делать инвестиции. Здесь об инновационном и трансформационном развитии речь не идет. По всей видимости, необходимо расширять переход к блочному финансированию на длительный срок.

В свою очередь, сами университеты должны направить усилия на диверсификацию источников финансирования. Хотя российские университеты за последние 15 лет научились формировать порядка 50 % бюджета из негосударственных источников, одновременно был значительно увеличен объем государственного финансирования ведущих вузов. Но при всей необходимости повышенного финансирования эта зависимость от единственного источника денег снижает самостоятельность.

При нахождении разумного именно для России баланса между централизацией образования и автономией вузов важнейшей проблемой является отсутствие доверия между всеми заинтересованными сторонами: властью, вузами, бизнесом, обществом, работодателями, самими обучающимися и т. д.

Только путем уважительного многостороннего диалога и формирования взаимного доверия можно создавать эффективные модели функционирования нашего образования в XXI веке. Аналогичная ситуация – отсутствие доверия между заинтересованными сторонами как главное препятствие развитию, – похоже, сложилась и в отечественной науке. Но это тема для отдельного разговора.

Для того же, чтобы стать передовым общественным институтом, формирующим будущее, университет должен быть автономным в определении своей деятельности и одновременно публичным в смысле открытости своих замыслов и достижений. Университеты должны иметь право самостоятельно создавать и модифицировать свои учебные планы, определять плату за обучение и требования к абитуриентам. Без автономии имеем то, что имеем: отсутствие стратегического мышления и формальные миссии. Администрации слишком заняты вопросами отчетности и соответствия нормативам, а не проблемами образовательной, исследовательской и инновационной политики.

В то же время в европейском мире, начиная с XVIII века, университеты успешно содействовали решению задач национальных государств. Несомненно, об этом тоже стоит помнить при формировании нашей модели управления образованием. Конечно, наши западные «друзья» и их российские соратники будут убеждать нас, что не надо отстаивать наши национальные интересы. Это, дескать, устарело. Причем сам Запад продвигает свои интересы всегда и везде. Реально (с их точки зрения) получается, что право на национальные интересы есть только у определенных стран.

Но хочется верить, что всё-таки наше общество уже повзрослело и способно действовать исходя из наших собственных, а не чужих интересов. Фактически сфера рациональных решений находится между двумя крайностями. С одной стороны, недопустима полная безответственность университетов перед обществом, в том числе отсутствие отчетности за трату денег налогоплательщиков и работу в иностранных интересах за деньги российского бюджета. С другой стороны, очевидно плох режим тотального контроля, при котором университеты напоминают подразделения министерства. С учетом этих обстоятельств, понимая национальные интересы, и предстоит формировать эффективную российскую модель управления образованием.

При этом голос работодателей тоже должен быть услышан. Грубо говоря, сейчас работодатели тратят на переучивание и подготовку своих сотрудников больше денег, чем государство тратит на всё высшее образование в целом. Но при этом они никак не влияют на ситуацию – ни как заказчик, ни как налогоплательщик, который имеет право требовать отчета за эффективность расходов средств государственного бюджета.

Во второй половине 2010-х годов наметились некоторые изменения в общественных представлениях об образовании. До этого единственно верное реформаторское учение внедрялось железной рукой, без каких-либо попыток создавать даже видимость серьезного общественного обсуждения. Стоило начать обсуждение, как в повестку дня быстро вернулись казавшиеся раз и навсегда решенными вопросы – например, о проведении выпускных экзаменов для школьников или о новом разделе полномочий между Российской академией наук и Федеральным агентством научных организаций и т. д. Так, в экстренном порядке стали разрабатывать задания для устной части ЕГЭ по русскому языку; проходят общественные обсуждения о внесении изменений в федеральный государственный стандарт и т. д. и т. п.

Слово «вернулись» в этом контексте ключевое. Впервые за долгие годы на высшем уровне управления образованием официально признали, что вернуть в образовательную среду нужно многое из того, что было бездумно отменено. Но система образования по смыслу ее работы не отличается высокой скоростью изменений: чтобы эффект от действия проявился завтра, начать нужно было 10–15 лет назад.