Матильде он понравился – шевалье де Марейль до сих пор не понимал, чем, хотя Гассион и предположил однажды, что Раймон, наверное, кажется женщинам облаченным в доспехи, даже будучи полностью обнаженным. Пикантная шуточка тем не менее имела смысл. Раймон де Марейль оказался Матильде не по зубам. Он не пал к ее ногам, ничего не понимал в серенадах под окном, предпочитая спать в свободные минуты, если уж не занимался чем-нибудь полезным, и никакого толку не видел в щедрых подарках. От всех своих поклонников Матильда рано или поздно получала предложение руки и сердца; Раймон де Марейль скупо рассказывал о том, что где-то на севере Франции его ждет невеста, и всерьез собирался жениться на ней. Сколько ни говорила ему Матильда, что связывать себя узами брака с незнакомкой глупо, шевалье этого не понимал. Более того – он не слушал. Кивал рассеянно, а сам думал о своем, и Матильду это злило. Ссоры заканчивались примирением, и некоторое время все шло обычным образом, а затем они ссорились опять.

Когда Раймон решил, что хватит с него этого, и попытался расстаться с Матильдой, та воспротивилась. Ей удалось убедить его, что все теперь будет иначе, и он, поленившись искать себе новую любовницу, согласился продолжить отношения со старой. Матильда действительно больше не устраивала сцен, однако сделалась поистине вездесущей, следуя за любовником разве что не на поле сражения. И неизвестно, чем бы это закончилось, если бы герцог Энгиенский с Гассионом не напомнили Раймону, что и жениться вообще-то пора. Шевалье вздохнул с облегчением, дал любовнице отставку, выслушал упреки, вытер слезы, сказал, что решения своего не изменит, и уехал. Когда после женитьбы он возвратился, Матильды уже не было в ставке. В его жизни все изменилось, честь требовала хранить верность жене, и хотя многие мужчины не стали бы так поступать, Раймон был устроен иначе. Он радовался, что мадам де Венар покинула его и не предстоит вновь объяснять ей, почему они больше не могут продолжать отношения. За два года Раймон почти позабыл о ней. А она, видимо, не забыла.

Даже сейчас, будучи в мыслях о Жанне, Раймон не мог не отметить, как хороша Матильда. Этот темный оттенок красного очень шел ей, выделяя в любой толпе. И кажется, что надобно вожделеть такую женщину, однако Раймон пребывал в нетерпении, собираясь вернуться к Жанне. И только слова Матильды о приказе его остановили. Мадам де Венар не появлялась в герцогском окружении с тех самых пор.

– Вам-то что до этого за дело? – спросил шевалье де Марейль.

– Не стану томить вас, вы и так бьете копытом, словно боевой конь, – насмешливо произнесла Матильда. – Вы приехали в Париж и не знаете, что здесь происходит?

– О чем вы?

– О власти, мой дорогой Раймон. О том, кто будет управлять страной вскорости.

Он пожал плечами.

– Ее величество, полагаю, и если уж с Регентским советом так решено, то кардинал Мазарини. Но какое это отношение имеет ко мне?

– Ваша недальновидность по-прежнему раздражает меня, – сказала Матильда с досадой. – Мазарини! О чем вы говорите! Этот итальянец недостоин целовать подол самой бедной француженки, а его назначили первым министром. Нет, страной должны править те, кому власть принадлежит по праву рождения. Вот я и хочу спросить: возможно, вы приехали с приказом из ставки герцога? Что армия? На чью сторону встанет герцог Энгиенский?

– Полагаю, мадам, – сказал Раймон холодно, – это не мое дело и не ваше. Мои же дела никого не касаются. Я предпочитаю находиться в стороне от политики.

– А как же ваша жена? Неужели не хотите ее защитить, коль так ею дорожите? – скупо улыбнулась мадам де Венар. – Поверьте, скоро в стране разразится смута, и нужно оказаться на верной стороне!

– О какой же стороне вы хлопочете?

– Герцог де Бофор возвратился во Францию уже давно. И он, именно он, достоин править, а не итальянец, которого Ришелье привез непонятно откуда.

– Из Италии, надо полагать? – не удержался Раймон. Матильда выглядела изумленной. «Да, – подумал шевалье де Марейль, – моя жена вместе с мадам де Салль плохо на меня влияют». И улыбнулся.

– Нет, я не ошиблась, – проговорила Матильда медленно, – вы изменились… Какую игру вы ведете, Раймон? И могу ли я вам доверять, как старому другу?

– Если наша дружба еще осталась… Я не предаю друзей. Но мне казалось, вы ее разорвали.

– Нет… и простите меня. – Она опустила плечи, превратившись из насмешливой фурии в усталую женщину. – Я много лишних слов сказала вам тогда… И сегодня. Надеюсь, вы извините меня.

– Вам не стоит просить прощения, Матильда. Но я все же не понимаю нашего разговора.

– Я беспокоюсь о вас и о герцоге. Все-таки я его знаю достаточно хорошо! Он возмужал, я слышала, а его победа при Рокруа была подобна грому, пронесшемуся надо всей страной. И мне прискорбно думать, что он может оказаться в немилости, если поддержит не тех людей.

– Людовик Энгиенский никого не поддерживает, кроме себя, – покачал головой Раймон. – А его отец предан ее величеству.

– Да, но времена меняются. И кто скажет, что герцог де Бофор не предан королеве?

– Он косноязычен и не слишком умен.

– Покойный король тоже…

– Давайте не будем поминать покойного короля, Матильда. Я, кажется, начинаю догадываться, чего вы от меня хотите. – И догадки эти Раймону совершенно не нравились.

– Но вдруг я все-таки удивлю вас? – вздохнула она. – Прошу, поговорите с герцогом или хотя бы с Гассионом! Нельзя оставаться в стороне, когда командуешь армией и решается судьба государства.

– Я не стану говорить с ними – хотя бы потому, что не знаю, когда вернусь в ставку. А пока идет осада Тионвиля, никто из них не появится здесь.

– Вот в этом вы ошибаетесь. Ходят слухи – и я знаю, что это правда, – Гассион приедет в столицу.

– Это невозможно, – отрезал Раймон, – Тионвиль еще не пал.

– Да, и все же… Неужели вы об этом не знаете?

Раймон получил уже два письма от лейтенанта Базьера, исправно делившегося с командиром новостями от осажденного города, однако о приезде Гассиона там не было ни слова.

– Как бы там ни происходило, – сказал Раймон наконец, – я не стану вмешиваться. Простите, Матильда, однако я далек от интриг, а мой дар убеждения – от совершенства. И скажу вам откровенно, Мазарини кажется мне гораздо умнее, чем герцог де Бофор. Итальянец сейчас у власти, верно? Ришелье его выкормил, выпестовал и научил, как нужно править страной. В игры великих я не играю. – Ему окончательно наскучил разговор, и, развернувшись, Раймон пошел к двери, бросив на прощание: – Простите, если разочаровал вас.

Он шел обратно в бальный зал, морщась от неприятного привкуса, оставшегося от этой беседы, и радуясь тому, что теперь имеет законное право сесть вместе с женой в карету, уехать в свой замок и наконец заняться тем, чем хочется.

Однако у лестницы Раймон вдруг увидел такое, что мгновенно позабыл и о Матильде, и о своих планах.