Только сейчас она осознала, насколько была невежественна. И это осознание вызвало у нее холодный, откровенный ужас. Габриэль понятия не имела, как ведутся дела. Даже самые простые. Например, когда платить жалованье Медвежонку? И кто ему платит? Все делали за нее. Словно она была ребенком. Или женщиной на содержании.

Она смотрела на пластиковую карточку, лежащую перед ней, и ее постепенно охватывал стыд. Если разобраться, она придумала Черный Сахарок, чтобы придать себе сил и значимости. Превратиться из беззащитного существа в воина. Какой же дурой она была! С тех пор ничего не изменилось. Только персонажи новые и обстановка другая. Но она по-прежнему выступает в роли жертвы.

Давай, Черный Сахарок! Дай нам попробовать твою шоколадку.

Жуткие голоса из прошлого ворвались в сознание. Спустя все эти годы воспоминание оставалось убийственно ярким. Но если она позволит себе думать об этом, кошмар вернется, словно все произошло только вчера. Лишь лица оставались неясными, будто в тени. Было темно, и все произошло слишком быстро. Она закрыла глаза и покорилась неизбежному, желая лишь, чтобы это поскорее закончилось. О Господи, голоса! Даже сейчас она слышала их так же ясно и отчетливо, как будто эти нелюди шептали ей прямо в ухо. Когда ее разум вот так неожиданно переключался на воспоминания о том ночном кошмаре, она всегда слышала голос главаря. Того, кто издевался над ней больше всех. Того, кто бросил ее наземь…

Зазвонил внутренний телефон. Габриэль позволила Медвежонку ответить. Она догадывалась, кто это. Не родители. Не журналисты. Не так называемые друзья. Единственные, кто мог появиться, — это Лара или Угроза Взрыва.

Медвежонок неслышно возник на пороге.

— Сахарок, этот парень говорит, что он Дин Пол Локхарт. Клянется, что ты захочешь его видеть.

Она вскочила и замерла.

— Он ждет внизу, в холле.

Габриэль тут же заволновалась о своей внешности. Как она выглядит? Есть ли у нее время быстренько привести себя в порядок? Неожиданная реакция, но Дин Пол удивительным образом умел вызывать беспокойства такого рода, как никакой другой мужчина — ни Морган, ни Теори, ни Взрыв. Ей даже стало жарко.

— Пригласи его.

Медвежонок кивнул и отправился в холл.

Габриэль зашла в ванную и взглянула на свое отражение в зеркале. В первый момент она себя не узнала. На нее смотрела женщина, в которой не осталось ничего от певицы по имени Черный Сахарок: ни выпрямленных волос, ни яркого макияжа, ни блестящих, привлекающих внимание штучек, словно говорящих: «Смотри, ублюдок, я сделала это».

Вместо всего этого — ее собственная, почти шарообразная, растрепанная шевелюра, чуть-чуть туши на ресницах, тень блеска на губах, спортивные часы от Шанель на запястье и простенький наряд, состоящий из белой маечки и розовых спортивных штанов для занятий йогой от «Джуси кутюр».

Медвежонок заметил, что она похожа на Халли Берри. Габриэль решительно воспротивилась: ее красота была уникальна и неповторима. Она поправила линию брови и улыбнулась. Пожалуй, он заслужил прибавку к жалованью за эти слова.

Войдя в номер, Дин Пол одно долгое восхитительное мгновение молча смотрел на нее. Затем наконец проговорил:

— Вот теперь это девушка, которую я помню.

Она подошла, застенчиво улыбаясь. Он нежно поцеловал ее в губы и обнял, чуть похлопывая по спине.

— Сочувствую. По поводу всего сразу. Как ты, держишься?

Габриэль отодвинулась. Опасно было оставаться рядом с ним так долго.

— Случались вещи и похуже.

Дин Пол удивленно посмотрел на нее:

— То, что я увидел недавно, и так достаточно ужасно. Или ты ветеран неизвестной мне войны?

Он, конечно, не отдавал себе отчета в том, как много скрытого смысла было в его вопросе Сначала Габриэль промолчала, затем, усевшись в свое любимое кресло и удобно подтянув ноги, заметила:

— Я думала, вы в Греции.

Он устроился на диване напротив, положив локти на колени. Казалось, он о чем-то напряженно думает.

— Мы прервали поездку. — Пауза. — Я беспокоился о тебе, Габби. Я могу что-нибудь сделать?

Габби. То, как он называет ее, всегда сильно действовало, производило странный эффект на ее нервную систему. Ее приводил в восторг сам звук этого слова. Может, оттого, что так называл ее он один.

— Ты мог бы помочь мне понять тебя.

Он очень серьезно посмотрел на нее:

— Понять меня!

— Ты много лет хранил молчание. Никаких контактов. Даже ни одной открытки. И вот ты вернулся. — Она бросила взгляд на блестящее кольцо из белого золота, украшавшее его безымянный палец. — И ты женат.

— Это не значит, что я не думал о тебе, Габби. Думал, и часто. Но мы расстались не лучшим образом. И не обещали обмениваться рождественскими открытками.

— Насколько я помню, ты меня бросил. Разве это не традиционное для тебя завершение отношений? Ты ведь всегда уходишь, верно?

— Я был всего лишь мальчишкой-студентом.

— А сейчас ты женатый мальчишка. Прошла всего неделя, а ты уже наведываешься к бывшим подружкам. Впечатляет.

Ему было явно неловко.

— Не хочу говорить об этом. Я пришел сюда ради тебя. Я хочу помочь. Если ты позволишь.

Габриэль готова была признать, что ее спокойствие его озадачивает. Он же не мог знать, что она утроила свою дозу ксанакса.[4]Много лет назад, чтобы снять приступы паники после происшествия в Брауне, доктор прописал ей это препарат. С тех пор прием его, вместе с витаминами, превратился в ежедневную привычку. Давным-давно она перестала думать о ксанаксе как о наркотике. Уж слишком мрачное это слово, она предпочитала «эмоциональный витамин».

— Не знаю, чем ты можешь мне помочь, — ответила она. — Ты известный человек, Дин Пол, но на негритянское сообщество имеешь очень небольшое влияние.

В ответ он принялся забавно жестикулировать в манере рэп-исполнителей:

— Хей, не цени меня дешево, ты! Я могу пригодиться тебе.

Габриэль рассмеялась. По-настоящему. Как не смеялась уже много дней. Он усмехнулся:

— Ты замечательно смеешься. Как приятно вновь слышать твой смех.

И ее веселость тут же растаяла. Некая близость возникла между ними на свадьбе. И сейчас вот опять, здесь, появилось нечто подобное. Смущение и страх закрались в ее душу. Габриэль понимала, что готова сделать все, что он захочет, невзирая на последствия. Святость брачных уз, покой ее собственной души — она почувствовала себя уязвимой.

— Зачем ты сделала это, Габби? — Вопрос застал ее врасплох. — Я могу понять стремление сделать карьеру на эстраде, но ты полностью изменила себя, создала заново.