Очень хотелось огласить вердикт «или мертв, или «зазеркалец»» и открыть грузовой шлюз, однако сначала стоило спросить Рею: как-никак это она с ним здесь не меньше суток обнималась. Но настырная Мария деловито светила фонариком в рубиновый глаз и строго выговаривала пациентке.

— Я в порядке, доктор Карпцова.

— Рея, минус сто восемь — это недостаточно для такой продолжительной активности!

Ох, а я-то думаю, что ж так холодно…

— Я в порядке.

Лиминаль смотрела и мимо Марии, и мимо меня, а значит — на входящего в трюм Дональда. Mein Gott, минус сто восемь… Это ж насколько горячей должна быть любовь, а? Да и Карпцова не промах: понимает, на чьем она корабле, потому как сразу кинулась к своей условно-бессмертной подопечной.

Одна я, как дура, здесь туплю, ерундой голову забиваю.

— Рея?

Лиминаль обернулась ко мне и встала наконец по-людски.

— Что можешь сказать о нем?

— Он жив. Он человек.

Плохо. Потому что соотносится слабо.

— Как ты определила второе?

Тишина и полностью непроницаемое лицо — tausend Teufel, тяжко опрашивать человека с такой потрясающей мимикой. Пока я сверлила взглядом маску Реи, к ней подошел капитан, и выглядело это — ух. Они просто молчали, не обращая внимания на трескотню Марии, да что там, даже этот засланец из задницы мира, казалось, куда-то делся. И когда же несносная Карпцова поймет, что надо заткнуться?

— Дональд, Рея, — сказала я, — как насчет вернуться к предмету?

— За каждым объектом, который побывал по иную сторону изнанки или попал под влияние того мира, тянется струнное искажение, — Рея повернулась ко мне. — За этим человеком — только остаточный след.

Она выстроила потрясающе длинную тираду. Неужели так хочет от меня отделаться?

А еще у Лиминали есть «изнаночное зрение», оказывается. Неплохо так, потому что на корабле для этого сооружают установку в полтора куба по объему и под три центнера весом.

— Тогда зачем здесь было торчать сутки на морозе? — поинтересовалась я.

— Остаточный шлейф. И его надо допросить.

По всему видать, у меня складывается на этом корабле определенная репутация. Ну что же, будем оправдывать. Итак, нужно нам следующее…

— Дональд, верни нормальную температуру и стань около воздушного шлюза. Открываешь по первой моей команде. Рея, будь так добра, полезай в свою морозилку.

Тишина в трюме натурально повесилась, только кряхтели охладители, заполняя помещение морозом. Я застыла, переводя взгляд с гвардейца на обормота, а потом Лиминаль кивнула и пошла к криокамере, не оглядываясь на Дональда.

«Ну, слава космосу, хоть в этом я главная».

— Мария, неси сюда все нужное и, когда сочтешь возможным, выводи его из стазиса.

— Что-то еще прикажешь, сестра?

Намек нетерпеливой докторши на мое инквизиторское прошлое я съела в один глоток, правда, досье Карпцовой в черной книжечке обогатилось еще одним минусом.

— Да, Мария, что-то еще. Когда начнет приходить в сознание — выметайся.

* * *

Я нажала паузу и развернула изображение на все экраны. Огромные алые глаза, тяжелые веки, глубокие морщинки, поры и прочие прелести нормальной кожи нормального человека. Эта неприглядная картина для Карпцовой была дерматологической картой, для Дональда — просто увеличенной картинкой, для Лиминали… Пропустим Лиминаль. Так вот: я видела здесь правду. Святую, как непорочный Ннувиан.

— Итак, дамы и господин. Он не врет. Наш корабль обогатился еще одним беспамятным.

По ощущениям я напоминала себе отжатое недоразумение. Допрашивать человека, которого подозреваешь в том, что он живая бомба непонятного действия, — то еще удовольствие. Адреналин — штука такая, которая быстро заканчивается, оставляя после себя дрожь в руках, ломоту по всему телу и адскую усталость, будто вручную грузила руду. Впрочем, осушенная в три глотка бутылка пива свою роль тоже играла.

Гражданское космоплавание мне нравилось хотя бы разнообразием методов снятия стресса.

— Личность установить получилось. Это штурман Дюпон.

Мария всего лишь вздрогнула. У нее стальные нервы, наверное: я, когда это услышала, думала, рехнусь.

— Упреждая возможные расспросы: нет, это не он выходил с нами на связь.

— П-почему ты так уверена?

— Потому что. Голос, интонирование, фразовые ударения — все не так.

— Возможно, стресс? Или посттравматический синдром?

Я вздохнула:

— Доктор Мария, медотсек — это прямо и налево, а меня диагнозы не интересуют.

Карпцова насупилась, а я спокойно разъяснила нахмурившемуся Дональду:

— Человек не может так измениться — сразу и по всем параметрам. В рубке «Маттаха» я изжарила совсем другую дрянь — чем бы она ни была.

— П-перестройка организма невозможна? Под влиянием изнанки или з-зазеркалья, например?

Отвечая на мой вопросительный взгляд, вмешалась не слишком довольная докторша:

— По первым данным он человек, никаких новообразованных клеток в его теле нет, только разрушился пигмент волос. Но я не проводила…

— Остаточный след тоже слабеет.

Никогда не думала, что так порадуюсь этому холодному тону. Лиминаль в своем климатическом пледе сидела в углу и старалась не дышать в нашем направлении. Не знаю, что там повлияло — холодовая терапия, какие-то изуверства Карпцовой или что-то еще, — но Рея определенно активничала.

— Таким образом, его крепко ударило. Ничего о зазеркалье он не помнит, а когда пытается вспомнить, происходит вот это.

Я щелчком возобновила воспроизведение и промотала свой вопрос.

— Я… Я не знаю.

Огромные глаза начали закатываться, а на коже выступили мелкие капельки пота. И только профессионал вроде меня видел танец мелких мышечных сокращений у век. Не приведи небо кому-то из нас так танцевать.

— Там что-то было, — я снова остановила запись. — Что-то на уровне личности, и его разум просто стер это.

В памяти еще жил образ того живого камня, из которого ко мне тянулась чья-то душа, чей-то обреченный призрак. Да, в зазеркалье с личностью поступают очень круто. Вон, поседел парень.

— А что у него с г-глазами? — спросил Дональд, поглядывая на Рею.

«Тоже мне еще, брата своей сосульки нашел».

— Он же с Верданы, — укоризненно напомнила я.

История с этой планетой была мистична и чертовски поучительна: в один день у населения целого мира изменился окрас радужки. Радиация не скакала, сверхновые рядом не взрывались, направленных мутаций к ним не завозили, а вот поди ж ты: в одночасье сорвался с цепи один-единственный ген. Как были они хреновыми шахтерами — так и остались. Как жрали биопонику — так и жрут, причавкивая, но вот глаза стали другими. В чем поучительность? Выводы у всех получились свои: кто решил, что правительство все скрывает, кто грешит и поныне на эксперименты корпораций, а многие просто пожали плечами: мол, кто ж его поймет, этот космос?