Баварский мартиролог был создан в регенсбургском кругу григорианских реформаторов. Местные прелаты, склонные к полемике, остро сознавали еврейско-христианские религиозные проблемы: они жили и трудились бок о бок с одной из старейших, самых крупных и очень активных еврейских общин в немецких землях. Регенсбург (Ratisbon), столица Баварии, также являлся местом сбора немецких и французских крестоносцев, отправлявшихся во Второй крестовый поход. Неудивительно, что христианские авторы мартиролога заинтересовались Уильямом Норвичским: его история обладала непосредственной, своевременной и конкретной притягательностью[466]. Однако само по себе единичное упоминание его имени в мартирологе не доказывает, что почитание Уильяма распространилось далеко за пределы Норвича.

Возможно, поминание его в Баварии стало результатом рассказа какого-нибудь свидетеля translatio 1151 года[467]. У Норвича имелись обширные торговые и художественные связи с немцами, и приезжие из континентальной Европы часто останавливались в этом английском городе[468]. Нам известен хронологически и географически близкий к истории Уильяма пример распространения культа святого усилиями одного-единственного человека. Епископ Августин Норвежский посетил Бери в 1181 году и привез в Норвегию почитание св. Эдмунда (солидное достижение, учитывая, что Эдмунда убили скандинавы)[469]. Подобным же образом Ансельм Берийский единолично познакомил Англию с культом св. Саввы, а аббат Болдуин ввел почитание св. Эдмунда в Лукке[470].

После translatio 1151 года норвичские монахи стали возлагать на Уильяма все более амбициозные надежды, воображая огромные толпы, которые придут поклониться их избранному покровителю. По словам Томаса, толпы эти были столь велики, прибывали столь часто и столь досаждали монахам, что по настоятельным просьбам последних приор Ричард предложил найти для мученика более подходящее место, «где он мог бы упокоиться с большими приличиями, а люди, толпящиеся у гробницы, могли бы без помех к ней приблизиться»[471].

Епископ Тарб руководил перенесением мощей в 1154 году, которое совершилось после торжественного посвящения. Тогда «собралось великое множество народу, и тело мученика с величайшим поклонением перенесли» в часовню святых мучеников в северной части Норвичского собора. Томас Монмутский сообщает, что «там он и покоится, погребенный телом, но живой в славе, просиявшей в каждодневно творящихся чудесах»[472]. Хотя Томас не упоминает никаких особых гостей на церемонии перенесения мощей в 1154 году, дочь Реджинальда де Варенна, ведущего магната тех мест и брата Вильгельма де Варенна, первой получила исцеление «несколько дней спустя после translatio», а это предполагает, что ее отец, скорее всего, присутствовал на церемонии[473]. Общественное положение остальных удостоившихся исцелений куда ниже: меняла, рыбак, юный сын рыцаря и дочь плотника.

Перенесение мощей в уединенную часовню подальше от хоров становится истинным началом культа Уильяма, потому что отныне паломники получили свободный доступ к гробнице, как это происходило в других усыпальницах в соборах[474]. Название часовни, однако, всегда связывалось с целым рядом мучеников и реликвий, особенно с мощами св. Стефана, так что, по существу, Уильям так никогда и не стал главным объектом почитания[475].

У Норвича имелись далеко идущие планы. Церемония 1154 года, возможно, была подготовлена, чтобы получить одобрение самого короля, потому что ее провели всего за несколько месяцев до смерти короля Стефана и коронации Генриха II Плантагенета, состоявшейся осенью. Аббатство Бери послужило подходящей моделью, поскольку его представители уже давно обхаживали коронованных особ и приобретали всяческие преимущества от частых королевских посещений[476]. К несчастью для Норвича, Генрих II не выказал никакого интереса к новому местному святому.