Голоса гулко отдавались от высоченных потолков и стен мраморного парадного. Три широкие ступени вели к другой, большой, лестнице, которая полого поднималась к высоким окнам, занавешенным римскими шторами. У лестницы перед турникетом сидел человек в форме и читал газету.

Завидев Елизавету, он сначала посмотрел поверх очков, потом определил их на лоб и посмотрел под очками, задрав щетинистый подбородок.

— Яков Андреевич, мы пройдём?

Вахтёр солидно кивнул и нажал кнопку. На панели загорелся зелёный глазок, и турникет провернулся.

…Пётр Сергеевич Цветаев совершенно точно был большой шутник, но вряд ли он мог спрятать то, что они ищут, именно здесь! Вся охрана — благожелательный дедок с газетой и турникет. Или это первое впечатление, а на самом деле тут форт Нокс?

— Ну вот, наша галерея. Сейчас как раз выставка художников двадцатых годов. Можно потом сходить посмотреть. Это ужасно интересно! На чём они писали, уму непостижимо! На картонках, клеёнках, на резинках каких-то! Одна работа есть на кафельной плитке, представляете? То есть художник нашёл где-то кусок кафельной стены или выломал в богатом доме и написал картину.

— Я знаю, — кивнул Макс. — Я сталкивался с таким работами.

Елизавета вдруг остановилась, так что он чуть не налетел на неё.

— Вы меня извините, — сказала она совершенно искренне. — Я морочу вам голову своими копеечными познаниями, а вы…

— Искусствовед с мировым именем, — подсказал Макс.

— Правда извините!..

…Ему хотелось ухаживать за ней: пойти на выставку художников двадцатых годов и там поразить её воображение глубокими знаниями. Продекламировать сонет Шекспира, и непременно по-английски. Пригласить покататься на яхте и пройти весь Ботнический залив — вдвоём, без всяких сопровождающих. Слетать на выходные в Берлин или съездить в Москву — в Берлине сейчас выставлен весь авангард, а в Москве Зинаида Серебрякова.

…Это всё невозможно, но самое невозможное, что он больше никогда её не увидит.

— Управляющего зовут Бруно Олегович, — продолжала Елизавета, понизив голос. — А его заместительницу Наталья Сергеевна.

Она налегла на тяжёлую дверь — все двери в этом здании казались тяжёлыми, — решительно прошла через пустую приёмную и заглянула в кабинет:

— Можно, Бруно Олегович?

Из кабинета донёсся голос, довольно сердитый, слов Макс не разобрал. Елизавета улыбалась растерянно, кивала и продвигалась назад, в приёмную. Чего доброго их сейчас выставят вон!..

Макс перехватил дверь, зашёл в просторное и светлое помещение и сказал очень вежливо:

— Прошу меня извинить, я без предупреждения. Госпожа Хвостова любезно вызвалась меня проводить, я тут человек новый.

— Вы Шейнерман?! — спросили из-за стола, и произошло какое-то движение, вернее даже воздвижение, загородившее свет, — человек-гора поднялся на ноги. — Вы же он! Или нет?

— Да, — согласился Макс. — Он — это я.

— Я пойду, — тихонько проговорила Елизавета.

— Подождите, — велел он. — Вы мне нужны.

…Ох, это правда. Так и есть. Она ему нужна.

— Проходите, проходите! Вот уж гость так гость! Вот неожиданность какая! Бруно Черпухин, здешний директор! Какими же судьбами вы к нам?.. И без предупреждения!..

Человек-гора, улыбаясь во весь рот, далеко вперёд протянул руку и так, с вытянутой рукой, пошёл к Максу.

Макс на лету подхватил мощную ладонь и пожал.

— Чай? Кофе? Может, бутербродов? Как же мы не знали! Лиза, детонька, выручай, секретарша сегодня в детском саду, у внука выпускной бал! Представляете, теперь везде балы, даже в детсадах! Что дальше будет, непонятно!

— Спасибо, мне ничего не нужно, я просто так заглянул… познакомиться.

— Да как это так — не нужно, что значит, не нужно! Лиза, детонька, давай, давай пошустрей! Всё что есть! И Наталью Сергеевну разыщи, она где-то в запасниках. Или, может, в экспозиции!..

Елизавета Хвостова посмотрела на Макса смеющимися глазами и выскочила из кабинета, на ходу разматывая свой шарф.

Громкоголосый и курпулентный директор хлопотал над Максом, как наседка. Таким макаром он, пожалуй, переполошит весь курятник!..

— Да вы не стесняйтесь, Максим… как вас по батюшке?

Макс сказал, что не нужно батюшку, и сел за длинный полированный стол, торцом приставленный к директорскому. Прямо перед ним на противоположной стене оказалась картина — очень хорошая. Макс посмотрел, отвернулся и ещё раз посмотрел.

— Какими же судьбами к нам? — продолжал хлопать крыльями директор. — Что привело, так сказать?.. У нас музей достойный, хороший, но ничего особенного, не из ложной скромности говорю, а со знанием дела! Таких специалистов, как вы, у нас не бывает никогда!..

— Я иногда езжу в музеи, — сказал Макс. Это была чистая правда. — Именно в достойные и хорошие!.. Прада, Эрмитаж, Орсе и все остальные — совсем другая история.

— Другая, другая, — подхватил директор. — Абсолютно другая!

Он пристроился напротив и то и дело оглядывался на дверь, словно был не уверен в своих силах и ожидал подкрепления.

Зачем явился знаменитый эксперт, он не понимал и видел в этом подвох. Кто его прислал? Зачем его прислали? Может, случилось что-то, а он, директор, об этом даже не знает? Может, готовится ревизия фондов или назначение нового руководства? Может, он проштрафился по-крупному и даже не догадывается об этом? Сейчас работать, особенно в культуре, всё равно что по минному полю с завязанными глазами идти — не знаешь, когда рванёт, то ли сейчас, то ли через час, и где рванёт, то ли в стороне, то ли под ногами!

Директор нервничал, шумел, двигался, крутил в пальцах карандаш и в конце концов сломал его пополам.

— Я во Владимире недавно был, там отличный музей, в Саратове прекрасная галерея, — говорил Макс неторопливо. Он знал: чем медленней и размеренней говоришь, тем быстрее успокоится собеседник. — А здесь, в Тамбове, у меня приятель жил, давно приглашал приехать. Цветаев, директор библиотеки. Не знакомы?

Бруно Олегович уставился на Макса:

— Пётр Сергеевич?! Как же не знакомы! Разумеется, разумеется, только ведь с ним… беда случилась… недавно… Вы не осведомлены?

Макс вздохнул:

— Осведомлён. Приехал и вот, не застал.

— Да, такое горе, такая потеря! И специалист большой, и человек превосходный, отличный человек!.. Немного нелюдим, но книжным людям это свойственно.

— Вы с ним дружили?

Бруно развёл огромными ручищами и опять покосился на дверь. Где там эта Лизонька застряла, чёрт её побери, и Наталья Сергеевна не идёт!..

— Как вам сказать, чтоб не соврать! И дружить не дружили, и приятельствовали не слишком… тесно. На областных конференциях по культуре встречались, в Ленинград ездили, то есть в Петербург, конечно! Там «круглый стол» собирали по развитию русской провинции. Он к нам в галерею школьников направлял, это такая у него затея была, хорошая, между прочим, затея!.. Как начинают, допустим, «Кавказского пленника» проходить, так в библиотеке чтения, а у нас батальные художники того же, так сказать, периода. Экскурсию, значит, проводим! Это сам Пётр Сергеевич придумал и воплотил!.. И такая нелепая смерть! И так не вовремя! Впрочем, вовремя ведь никогда не бывает…