— Да я тебя отвлечь, дурочку, хотела.

— Можешь считать, тебе это удалось.

Кошусь на часы.

— Спешишь куда-нибудь?

— Нет. Просто нервничаю перед встречей с отцом.

— Решилась все-таки? — Наташа отвлекается от пирога и чуть приподнимает брови-ниточки.

— Да. Я тут, знаешь ли, так разозлилась! Подумала, какого черта, Сашка? Долго ты еще будешь позволять прошлому руководить твоим настоящим? Да, те события разрушили меня до основания. Но не случись их, я бы наверняка не стала той, кем я стала, собрав себя по крупицам. Папа, конечно, совершил чудовищную ошибку, но ведь он мой отец. У нас было столько хорошего… Помню, в детстве, каким бы уставшим он ни вернулся с работы, всегда находил время почитать мне сказку на ночь. Хотя читал он, надо сказать, паршиво. Без всяких интонаций. Зато громко и так… отрывисто, будто отдавал команды или устав чеканил. А вместо «вот и сказочке конец, а кто слушал — молодец», командовал мне «отбой».

Я смеюсь, но с губ срывается всхлип. Веду по щеке рукой и понимаю, что плачу. Наташка удивленно на меня косится.

— Слушай, с тобой точно все в порядке?

— Конечно, — шмыгаю носом, — а что?

— Гормоны не шалят? Ранний климакс не беспокоит?

— Что ты несешь? — резким жестом отставляю чашку, и та с легким звоном опускается на блюдце.

— Не знаю. Странная ты какая-то. Слушай, а месячные у тебя давно были?

— Наташа! Это не смешно.

— А если подумать?

Это такие глупости, что думать о них я не желаю. Закатываю глаза, беру сумочку, которую оставила на соседнем стуле, и, выложив несколько купюр на стол, встаю.

— Мне и впрямь лучше поторопиться. А то ближе к вечеру такие пробки!

Наташка бормочет «ну-ну», чмокаю ее в испачканную сахарной пудрой щеку и выхожу из кафе, где мы частенько встречаемся за обедом.

Где бы сейчас ни находился Ринат, а я ведь даже не знаю, где он находится, его помощь и содействие я ощущаю повсюду. Стоит мне подняться в изолятор, как меня уже встречают. И я не успеваю настроиться на то, что мне предстоит. Отдышаться… Меня преследует страх, что я не смогу, просто не смогу простить отца, несмотря на все те красивые и правильные слова, что сказала подруге. Прощение ведь идет от сердца, а не от ума и личного понимания правильного. Но все мои страхи развеиваются, стоит только увидеть папку. Кажется, постаревшего еще больше, с тех пор как мы виделись в последний раз.

— Папа! — бросаюсь в его объятья. А тот подхватывает меня на лету, как в детстве! Прижимает к себе крепко, так что начинают трещать кости. Ведет холодными, я это даже через одежду чувствую, руками по моим бокам.

— Сашка… Худющая какая! Тебя, что, не кормят?!

— Кормят!

— Не видно. Орлов совсем ослеп?! Ну, придет он ко мне!

Смеюсь. Прижимаюсь щекой к щеке отца, лицом вжимаюсь в шею:

— Он в командировке, — шепчу, прежде чем понимаю, насколько поторопилась. А что, если это — секретная информация? Но ведь Ринат ничего не сказал! В голове проносятся тысячи мыслей… Впрочем, мы столько не виделись, и, похоже, отец так извелся, что оставляет мою оговорку почти без внимания, сосредоточившись на другом. Моем питании, жизни, работе, наших отношениях с Орловым.

— Ну, и что? Что конкретное он тебе предлагает?

— Конкретное? Ты это о чем?

— Замуж зовет? Или будете, как сейчас модно, в грехе жить?

— Пап, перестань, — смеюсь. — Ты ведь атеист.

Смеюсь, да… И отвожу тоскливый взгляд в сторону. Потому как, положа руку на сердце, я частенько представляю себя невестой. Подумайте, какая глупость! Мне сорок лет, и надевать подвенечное платье в таком возрасте просто неприлично. Но ведь мечты на то и есть мечты. В них ты можешь делать все, что угодно. Даже выходить замуж за Рината Орлова.

— Ты понимаешь, что я имею в виду, Александра.

— Штамп в паспорте ни на что не влияет.

— Так обычно говорят те, кому не предлагают его поставить! — ворчит отец.

— Что ж. Мне действительно не предлагают, — деланно весело улыбаюсь я. — И давай уже сменим тему. Лучше расскажи, как твое здоровье. Ты не думай, я каждый день у Рината справлялась. Даже когда очень злилась…

— Саша… — сереет лицом отец.

— Нет-нет! Ни слова об этом. Все в прошлом, пап, теперь все точно в прошлом.

Отцу не слишком удается скрыть свое облегчение, так что окончание нашей беседы выходит несколько смазанным. Мы будто играем отрепетированные роли, но это действительно лучше, чем вспоминать и каяться. И очень утомительно, как оказалось. Из изолятора выхожу выжатой, словно лимон. И как назло, сталкиваюсь у входа со Ждановым.

— Привет.

— Привет. — Тот зачем-то увязывается за мной.

— Была у отца?

— Угу.

— Говорят, его давно никто не навещал.

— Да, почти месяц… — останавливаюсь у машины и открываю сумочку, чтобы достать ключи. Ветер пробирает до костей и подбрасывает вверх пожухшие остатки листьев.

— Что ж, твой Орлов так занят своей певичкой, что не может тебе подсобить?

Стискиваю брелок в кулаке, хотя очень хочется вцепиться в поплывшую рожу Жданова.

— Понятия не имею, о чем ты.

— Думаешь, я не знаю, что происходит? Все так же считаешь меня ни на что не годным тупоголовым громилой?

— Я ничего такого не говорила.

— А Орлов, значит, — святой? Да он сейчас другую трахает. Оперная певичка… Забыл, как ее…

Он еще что-то орет, но я уже ничего не слышу. Во-первых, в ушах шумит кровь, а во-вторых, в моем БМВ отличная шумоизоляция.

Саша

Нужно просто отъехать. Вон, на нас и так уже косятся люди. Трясущимися руками завожу мотор. Плечом вытираю слезы.

Нет! Я, конечно, ему не верю. Ни на секунду не верю, но… Стоит мне представить, что это может быть правдой, как свет меркнет. И дело вовсе не в ранних сумерках поздней осени. И не в дожде, который стекает по лобовому стеклу, ведь я не удосужилась включить дворники. Вести машину в таком состоянии опасно, поэтому я притормаживаю, свернув в первую же подворотню на небольшой стоянке у захудалого ларька. Холод пробирает до костей, несмотря на работающую в полную мощь печку. Всхлипываю. Вжимаю пальцы в кожаную оплетку руля и опускаю на руки голову.

Сколько так проходит времени? Не знаю. Усилием воли заставляю себя успокоиться. Эмоции сейчас не лучший помощник. А если мыслить трезво, всему можно найти объяснение. Ведь это очевидно, что Жданов специально меня настраивает против Рината. Его озлобила наша связь, катком проехалась по самолюбию. Для Юры это в принципе — личное оскорбление. И то, что Василек поднялся намного выше его самого, и то, что он, в конечном счете, получил меня. По факту отняв у Жданова единственное преимущество. Кем я буду, если ему поверю? Ясно ведь, чего этот козел добивается!