– А почему так рано?

– Всего лишь, чтобы я успел засветло обернуться.

Юраба представил себе сброс посылки без приземления. Получалось что-то из фильмов, когда величественно открывается часть фюзеляжа, а по ней сползает огромный тюк, снабжённый для безопасности парашютами. Хотел уже спросить Уильяма, так ли всё будет, но, подумав, пришёл к выводу, что скоро сам всё увидит.

Гул двигателя был ровным и уже незаметным, пилот отстегнул ремень и размял руки. Почему-то японец предполагал, что в полёте лётчик не выпускает штурвал, постоянно щёлкает какими-то тумблерами и следит за приборами. Но Траутмен разрушил этот миф. Он встал, пару раз присел, чтобы разогнать кровь в ногах, затем достал из-под сиденья бумажный свёрток и открыл его.

По кабине распространился запах мяса со специями.

– Есть хочешь? – спросил Уильям.

– Да. Я бы с удовольствием позавтракал.

Пилот молча протянул бутерброд с полосками постной говядины. Только тут Юраба почувствовал, что голоден.

– Ты поешь, а я смотреть буду. А потом ты будешь рулить, а я закушу.

Юраба чуть не подавился.

– Я же не умею!

– Ничего сложного. Это же не взлёт-посадка. Просто следить за высотой и горизонтом. Я покажу, как.

Никогда в жизни японец не ел так быстро.

Вести самолёт было не просто увлекательно. Сердце так и норовило выпрыгнуть, а в голове крутилась лишь одна мысль: «Я – лечу! Сам управляю самолётом».

До точки сброса долетели чуть больше, чем за час, и то потому, что Уильям всё время учил Юрабу элементарному пилотажу. В итоге японец понял связь между оборотами двигателя и высотой, выяснил, как и зачем заваливаться на крыло, и даже научился сам заходить на посадку, правда, без приземления. Но коробочку и сброс скорости, снижение с выравниванием тангажа, пару раз провёл самостоятельно.

– За этим перевалом сбрасываем скорость высоту до минимума, а потом всё просто, – пояснил Траутмен. – Видишь рычаг? Он открывает люк. Вывалится коробка, в ней одежда и консервы. Метров с двадцати и при посадочной скорости им ничего не будет. А мы – свечку и на курс.

Каменистый хребет лениво провалился под фюзеляж и открылась величественная картина красивой долины. Зелень, водопады, мелкие реки. Точка сброса была километрах в пяти, на тщательно вычищенном плато, а до неё тянулась заросшая лесом горная равнина.

– Газ на минимум, – скомандовал Уильям.

– Ты хочешь, чтобы я сбрасывал?

– Не бойся, друг, я подстрахую.

Юраба дрожащей рукой передвинул рычаг на холостой ход, проверил горизонт, выпустил закрылки, и обливаясь потом, следил за тангажом, то и дело дёргая рули высоты. К счастью, ветер был встречный, что очень облегчало работу.

Навалилась непонятная тоска, голову будто охватило хомутом, медленно, но неотвратимо, стягивая. Ринеру постарался отвлечься, отключить часть сознания, вспоминая старые практики, которым учили ещё родители. Помогало слабо.

– Оммм, – затянул про себя японец. Он постарался отбросить всё, кроме этого звука и элементов управления полётом.

Как ни странно, такой простой способ подействовал, хоть и не до конца. Дышать стало легче, темень перед глазами пропала. Наверное, перепад давления, решил Юраба и вернулся к пилотированию.

Уильям молчал, и через какое-то время японец осмелел, стал позволять себе оторвать взгляд от приборов, и посмотреть на землю. Впереди мчался лес, ныряя под самолёт так близко, что казалось, фюзеляж должен скрести по макушкам деревьев. Альтиметр показывал пятнадцать метров. Скорость упала до ста. К счастью, Юраба не знал, что сейчас, с той нагрузкой, которую несло судно, это критическая скорость. Чуть ниже, и крылья уже не будут держать борт. Но капитан не сказал ни слова, и второй пилот считал, что всё идёт как надо.

Наконец, японец выбрал момент и глянул на Уильяма. И чуть не выпустил из рук штурвал. Приятель пускал пузыри, глаза его закатились, а тело обмякло.

Вот тут и настала паника. Юраба сразу начисто забыл всё, что нужно было делать, зачем-то выпустил закрылки в посадочное положение. Вкупе с убранным газом это дало немедленный результат – нос задрался вверх, самолёт уже на самом деле зачиркал плоскостями и задней частью по кронам деревьев, ещё больше теряя скорость. Теперь хвойные ветви были на уровне иллюминаторов и плыли мимо так медленно, что, казалось, можно на них пересчитать все иголки. Впереди маячила макушка огромной сосны, возвышавшаяся над остальными не меньше, чем на десять метров. Юраба даже на мгновенье зажмурился от страха, но потом в суете нажал на педаль, заваливая падающую машину на бок. На высоте это привело бы к неминуемому штопору, но сейчас раздался удар в левое крыло, скрежет, и самолёт понёсся вокруг сосны, сдирая ветви как спиральный нож. Наконец, японец почувствовал мощный толчок, со всех сторон затрещало, и тут же всё стихло.

Юраба попробовал выбраться из кресла, но ноги были зажаты приборной панелью. Он наклонился, поискал, нельзя ли как-то отодвинуть сиденье, но ничего подходящего не увидел. После нервотрёпки пошёл адреналиновый откат, тело ослабло, и японец решил просто посидеть, прийти в себя, а потом уже искать выход. Он закрыл глаза, и начал мысленно ощупывать своё тело, проверяя, всё ли в порядке.

Новая Земля. Латинский союз. Горы Сьерра-Гранде. Горы в окрестностях Суэрте. 26 год, 4 месяц 22 число. 07:08

Витёк проснулся от громкого треска. Сначала ему даже показалось, что на их скалу упал метеорит. Он сел на своём самодельном ложе и прислушался. Вокруг стояла утренняя тишина, только метрах в трёхстах в сторону базы истошно орали птицы.

Значит, не показалось, подумал Витёк. Надо бы сходить. Он подошёл к развалившемуся морской звездой Огромову, и тряс того за плечи, пока Сергей не сел на своём ложе.

– Ты чего? – Еле внятно пробурчал приятель.

– Там упало что-то. Слышишь, птицы заходятся?

– И чего? Ну и пусть орут. Я спать хочу.

– Пойдём глянем.

– Ты иди, – Огромов оглушительно зевнул. – Потом расскажешь.

Витёк молча кивнул, посмотрел на завалившегося на спину сонного напарника, и, пользуясь ветвями деревьев как турником, двинулся к месту падения, не спускаясь на землю. За эти дни оба товарища вполне освоили обезьяний способ передвижения. Оказалось, очень удобно и гораздо быстрее, чем по земле.

На широкой приметной поляне, образованной деревом такой высоты, что остальные были ему по плечо, лежал бело-голубой самолёт. Почти целый, если не считать вмятин, полуоторванного левого крыла и разбитых боковых иллюминаторов. Он мирно покоился на горе сломанных в падении ветвей, и даже птицы уже затихали, видя, что ничего страшного больше не происходит.

Витёк спустился на землю и осторожно подошёл к лежащей небесной машине. В голове стояла картинка, виденная в каком-то фильме: капает бензин, или чем их там заправляют, капает, капает, а потом «Бум!». Запах возле аэроплана стоял керосиновый, памятный ещё с детства. Селезнёв осторожно обошёл место падения по кругу, принюхиваясь и прислушиваясь. Вроде, опасности не было. Он аккуратно, стараясь не провалиться в гору веток, прошёл по кругу и заглянул в целое лобовое стекло.